Вечная команда - К. Станич

— Мистер Карсон, — начинает мистер Мерфи, и его лицо напрягается от гнева. — Я всё ещё сотрудник, поэтому, пожалуйста, подумайте, как вы разговариваете со мной, или я буду вынужден поговорить с вашим отцом.

— Продолжай. И, кстати, когда мы вот так остаёмся наедине, ты можешь называть меня Шарлоттой. Мы все знаем, что вы знаете мой секрет. — Лицо мистера Мерфи бледнеет, когда я отворачиваюсь и направляюсь обратно в домик. Я не собираюсь ждать, пока «Адам» станет моим сопровождающим. Если у него есть проблемы с тем, что я возвращаюсь в свою комнату с Черчем, он может пойти найти Арчи и заодно объяснить, что за записки он мне оставлял.

— Тебе не следовало так с ним разговаривать, — говорит Спенсер, пробегая трусцой, чтобы догнать меня. — Он всё ещё может быть одним из убийц.

— Нет, — говорю я и нутром чувствую, что права. Мистер Мерфи слишком пуглив, слишком нервничает. Он едва ли может обидеть муху. И я говорю это в буквальном смысле. Однажды в нашем классе английского языка с жужжанием летал огромный слепень, и вместо того, чтобы просто прихлопнуть его, мистер Мерфи потратил пятнадцать минут, пытаясь прогнать его через открытое окно. — Я не знаю, что он задумал и какова его конечная цель, но он не убийца.

Спенсер хмурится и выдыхает, засовывая руки в карманы своей юкаты, когда мы направляемся в зал для завтраков и проходим мимо шумного стола Марка, где все его бессердечные, надоедливые друзья-футболисты воют и визжат так, будто Юджина там никогда и не было, как будто он никогда не был одним из них. Я не видела, чтобы они проявляли хоть какое-то раскаяние. Они даже не зажгли поминальную свечу в память о нём в маленьком святилище рядом со стойкой регистрации.

— Ты настолько уверена, что он не убийца, так, когда же ты будешь так уверена насчёт меня? — спрашивает Спенсер, и как только мы сворачиваем за угол, удаляясь от зоны для завтраков, он прижимает меня к стене, положив руку мне на плечо. Он опирается локтем о стену над моей головой и смотрит на меня, глаза темнеют от разочарования.

— Ты был на улице в толстовке, Спенсер Харгроув, — говорю я, желая заплакать, но я отказываюсь проливать слёзы. Я не могу решить, расстроена ли я из-за мёртвого тела, из-за погони… или из-за неопределённости. Я злюсь на себя за то, что не могу доверять парням. И я зла на них за то, что они с самого начала так усложняли всё это. — Прямо со сранья.

— Со сранья? — спрашивает он, выглядя слегка озадаченным. — Так не говорят, Чак.

— Конечно, говорят. Почему говорят «с ранья», а «со сранья» нет? В чём разница?

— Говорят: «С раннего утра», Чак-лет, — возражает он, но я качаю головой и поднимаю палец.

— Я много раз слышала, как использовали фразу «со сранья».

— Ага, ты использовала. — Спенсер качает головой, а затем вздыхает, прижимаясь своим лбом к моему. Мои глаза закрываются сами по себе, а руки сжимаются в кулаки на его юкате спереди. Та искра между нами снова разгорается, и даже с моими подозрениями я чувствую себя бессильной остановить это.

— Я вышел покурить пораньше, потому что не мог уснуть, Чак. Я не мог уснуть, потому что знал, что ты там с Черчем, и я… — он тяжело выдыхает, и его тёплое дыхание касается моих губ. Мои глаза приоткрываются, и я понимаю, что смотрю на него снизу-вверх, на эти длинные тёмные ресницы, отбрасывающие тени на щеки. — Я ревновал, — признаётся он. Спенсер открывает глаза и кривит лукавую полуулыбку. — Не слишком мне подходит, да? Вся эта ревность?

— Я бы беспокоилась о тебе, если бы ты не ревновал, — шепчу я в ответ, желая поцеловать его так сильно, что у меня болят губы. — Я имею в виду, если бы ты встречался с другой девушкой… не говоря уже о нескольких девушках — однояйцевых близнецах, не меньше — я бы сошла с ума. Я не смогла бы этого сделать, это сломало бы меня.