Праведник - Лорен Ловелл

Когда они скрываются из виду, я поворачиваюсь к Иден. Ее глаза широко раскрыты, зубы прикусывают полную нижнюю губу.

— Пойдем. — Я протягиваю ей руку, и она мгновение смотрит на нее, прежде чем медленно провести своими пальцами по моим. Ее прикосновение мгновенно успокаивает бурю гнева в моей голове. Все исчезает, кроме нее. Она — все, что я вижу. Все, что я слышу. Наши взгляды встречаются, и я погружаюсь в нее, как будто погружаюсь в Божий сад. В этот момент все кажется… спокойным. Идеальным. Она опускает взгляд, и внезапно все возвращается на круги своя. Джазовая музыка, негромкий щебет разговоров, звон бокалов и жужжание автомата для льда. Ее пальцы крепче сжимают мои, и я опускаю взгляд на наши вплетенные руки.

— Пойдем, — снова говорю я, ведя ее к лестнице. Ее рука остается в моей, пока мы идем по клубу, и слабый ток передается от нее ко мне.

Я открываю для нее пассажирскую дверь своей машины и сажаю ее внутрь. Когда наши пальцы разъединяются, я скорблю об утрате. То тепло, которое она излучает так легко, покидает меня, и мне холодно. Только когда мы проезжаем несколько миль по дороге, она, наконец, заговаривает.

— Куда мы едем? — спрашивает она.

— Увидишь, ангел.

Остаток пути мы сидим в молчании, хотя оно не ощущается напряженным. Нам не нужны слова, только присутствие друг друга. Две одинокие связанные души.

Я останавливаюсь у церкви и глушу двигатель. Иден выглядывает в окно, свет, льющийся через открытые двери, освещает ее черты. Она, наконец, обращает свой пристальный взгляд на меня. — Ты привез меня в церковь.

— Да.

— Я не религиозна. — Ирония в этом заявлении не ускользнула от меня.

— Ты теряешь веру, ангел.

Она заправляет волосы за ухо.

— Что?

— Ты больше не веришь, что найдешь своего брата. Ты сдаешься.

Она качает головой.

— Нет! Я бы никогда не сдалась. — Ее глаза опускаются на колени, но не раньше, чем я замечаю в них намек на стыд.

— Вера должна подвергаться испытанию. То, как мы реагируем, определяет нас.

Она медленно поднимает взгляд, склонив голову набок.

— Ты веришь в Бога.

— Я католик.

Она долго молчит.

— Ты удивляешь меня, Сейнт. Чем больше я узнаю о тебе, тем больше ты сбиваешь с толку.

— Безнравственный человек все еще может молиться за свою душу. — Я открываю дверцу и вылезаю, наблюдая через крышу машины, как она делает то же самое. Она стоит спиной ко мне, уставившись на церковь так, словно это какая-то иностранная, неизвестная концепция. Обходя машину, я подхожу к ней и переплетаю свои пальцы с ее. Она опускает взгляд на руки, и уголки ее губ приподнимаются в легчайшем намеке на улыбку.

В церкви тихо, вокруг ни души. Снаружи вдалеке раздается автомобильный гудок, но он не проникает в тот пузырь спокойствия, который существует здесь. Присутствие чего-то большего недвусмысленно.

Каблуки Иден цокают по древнему каменному полу, их слабое эхо отражается от сводчатого потолка.

— Я не люблю церкви, — выдыхает Иден.

— Почему? — Как можно не захотеть испытать абсолютное спокойствие, которое приходит от пребывания в церкви?

Она поворачивается ко мне лицом, и когда моргает, по ее щеке скатывается одинокая слезинка.

— Мама умерла четыре года назад. Отец умер, когда мне было одиннадцать. За последние десять лет я была в церкви только на их похоронах. — Такая юная душа пережила столько трудностей.

— Твоя мать была религиозной?

Она отвечает не сразу.