Игра в имитацию - Мила Гусева

Приходится несколько раз моргнуть, чтобы сфокусировать рассеянный взгляд — а потом Уэнсдэй с усилием приподнимает голову, чтобы осмотреться по сторонам. Она лежит ничком на металлической кровати, застеленной некогда белыми простынями, которые давно утратили первоначальный оттенок и пожелтели от старости. Затёкшие запястья закованы в наручники с длинной цепью, прикреплённой к ржавым прутьям низкого изголовья.

Прежней одежды нет — вместо свитера и джинсов на ней надета убогая пуританская ночнушка в мелкий цветочек, чем-то напоминающая больничную сорочку с завязками на плечах.

Правое бедро, куда вонзился злополучный шприц, до сих пор кажется онемевшим. Каждое движение даётся с титаническим трудом, мозг и тело ещё не до конца отошли от действия мощного препарата.

Oh merda. Она в клетке.

И вовсе не в фигуральном смысле, а в самом буквальном — низкая койка стоит аккурат посреди просторной клетки с низким бетонным потолком, похожей на загон для животных в зоопарке. Окон здесь нет, и единственным источником освещения является одинокая лампочка в узком коридоре по ту сторону решётки. По всей видимости, это помещение является неким подобием бункера — и он наверняка находится глубоко под землёй.

Худшего расклада и вообразить нельзя.

— Эй… — откуда-то сбоку доносится тихий женский голос. — Слышишь меня?

Шестерёнки в затуманенном мозгу вращаются предательски медленно — и лишь теперь Аддамс замечает, что она здесь не одна.

Ну разумеется. По обе стороны расположены ещё две точно таких же клетки с толстыми металлическими прутьями и одинаковыми кроватями… И они обе заняты.

На левой койке спиной к Уэнсдэй, свернувшись клубком и укрывшись видавшим виды одеялом, лежит темноволосая девушка — давно нечёсаные каштановые пряди со множеством колтунов спадают до самого пола.

Аддамс не нужно видеть лицо пленницы, чтобы догадаться, кто это — слишком уж знакомым кажется оттенок волос. Пропавшая в прошлом году Клеманс Мартен и по совместительству непутёвая младшая сестра лжепрофессора.

А в клетке справа прямо на грязном бетонном полу сидит Дивина Флоренс, которая взирает на Уэнсдэй с нескрываемым сочувствием на округлом личике с ввалившимися щеками. Её тонкие руки тоже крепко связаны, но вместо толстой цепи наручников на запястьях красуется джутовая верёвка, позволяющая девчонке свободно перемещаться по своему карцеру.

— Эй, как ты? — обеспокоенно спрашивает Дивина, подползая поближе к решётке и скрестив ноги по-турецки. — Как тебя зовут?

— Где… — ей приходится прокашляться, чтобы продолжить говорить. Но во рту по-прежнему сухо как в пустыне, отчего голос звучит совсем глухо и надтреснуто. Невыносимая жажда путает мысли. — Где мы? Что это за место?

— Это место? — эхом переспрашивает Флоренс, а мгновением позже понуро опускает голову, скрывая лицо с почти детскими чертами за спутанными короткими лохмами. Она вдруг начинает раскачиваться из стороны в сторону как умалишённая, обнимая острые коленки связанными руками. Уродливая сорочка задирается на бёдрах, демонстрируя россыпь лиловых синяков на молочной коже.

Похоже, девчонка не в себе.

Отчаявшись добиться от неё мало-мальски вразумительного ответа, Уэнсдэй упирается ослабевшими локтями в жёсткую как камень подушку и пытается принять сидячее положение. Получается не сразу. Даже такое простое привычное действие сейчас даётся ей с титаническим трудом — голова идёт кругом, в ушах противно шумит, а холодный металл болезненно впивается в тонкие запястья.

Но поддаваться слабости категорически нельзя, иначе она рискует в самое ближайшее время разделить плачевную участь тронувшейся умом Дивины.

Ничего страшного ещё не случилось.

Выхода нет только из гроба.

И то не всегда.