Это пройдет? - Юлия Теплова

Проходит минут двадцать, прежде чем они выходят на улицу. Вика успела закидать меня сообщениями из разряда — «Маслова, что за фигня?». Откладываю телефон. Сейчас все моё внимание приковано к происходящему на улице.

На блондинке белое пальто. Отец — в черном нараспашку. Рядом с ними останавливается такси, и несколько минут они самозабвенно целуются, как подростки в подъезде. Он что-то говорит ей на прощание. Она смеется, запрокинув голову. Локоны мягко рассыпаются по спине. В этот момент я испытываю чистую, жгучую, ничем не разбавленную ярость.

Открыв дверь машины, отец помогает ей сесть. А потом еще какое-то время смотрит вслед удаляющемуся такси, сунув руки в карманы пальто.

Мне хочется материться и переворачивать столы.

Отец засунул меня на юрфак, который я ненавижу всем сердцем. Все мое окружение подвергалось ежедневной критике, а мои интересы и вкусы — сомнениям. Про парней я вообще молчу. Ночевки у Александровой я отвоевала два года назад таким скандалом, что вспоминать не хочется.

А мой отец, оказывается, ни в чем себе не отказывает, наслаждаясь жизнью.

И что мне теперь делать? Вмешаться или остаться стоять в стороне?

2

Еду домой и весь день жду отца.

Не могу заставить себя переключиться. Воспроизвожу в голове уведенное, а потом мысленно сотавляю уличительный монолог для отца. Убеждаю себя, что имею право на честность.

К вечеру выпал снег. Стою у окна, наблюдая за кружащимися снежинками.

Когда все стало вот так? В какой момент дом перестал быть местом любви и принятия? И был ли вообще? Почему я так упорно закрывала глаза. Почему нам лучше живется в болезненном неведении?

Во двор въежает черная ауди. Сердце, как по команде, начинает стучать быстрее. Закрываю штору и меряю шагами комнату. У меня уходит час, чтобы собраться с духом.

«Я имею право на честность», — снова твержу себе.

Когда я спускаюсь по лестнице, у меня пересыхает во рту и потеют ладони. Чем больше я себя убеждаю, тем больше мне хочется сбежать обратно к себе в комнату.

Отец сидит в столовой с ноутбуком. В комнате горит только нижний свет, создавая иллюзию уюта и доверия. Он уже успел переодеться в хлопковый костюм, волосы влажные.

— Кофе мне сделай. — бросает, не отрывая глаз от монитора, едва я сажусь напротив.

Сжав кулаки, я поднимаюсь и иду на кухню. Возвращаюсь с черной чашкой эспрессо. Этот небольшой сервиз мама купила на рынке в Марокко. Около двух часов она торговалась на ломанном французском, а потом с горящими глазами показывала нам изящные чашечки.

Осторожно ставлю чашку на стол и снова сажусь напротив. Вытираю влажные ладони о штаны.

— Где мама?

— Не знаю. Вера не мешай. У меня завтра слушание по делу Зайцева. Надо подготовиться. — отец делает глоток кофе и морщится. — Сахара мало положила.

— Если бы ты сегодня днем не сидел в «Лаборатории вкуса», то, возможно, успел бы подготовиться к делу Зайцева. — замерев лишь на пару секунд с чашкой в руке, он возвращает ее на место и смотрит мне в глаза.

Усилием воли заставляю себя выдержать его взгляд. Глядя на него, думаю, что у меня папины глаза. Мы похожи больше, чем мне хотелось бы.

— Что ты имеешь в виду? — закрывает ноутбук и складывает руки перед собой.

— Я вас видела. — не хочу ходить кругами.

— И что? — он откидывается на спинку стула и продолжает сверлить меня взглядом.

— Ты даже не будешь отрицать? — подаюсь вперед. — Пытаться что-то объяснить?

— Тебя это не касается.

Вот так, мне врезали по лицу одним предложением. Злые слезы сдавливают горло. Молчу пару секунд, чтобы успокоиться.

— Хорошо, меня — нет, а маму? Она знает про твою шлюху? — голос звенит от обиды.

Отец резко вскакивает, роняя стул. Он никогда не поднимал на меня руку, но в этот раз я уверена, что ударит. Сжимаю зубы в ожидании пощечины.