Украденная невеста - М. Джеймс

Но здесь, сейчас, я чувствую ответственность, о которой и не подозревал. Она моя жена, и эта мысль заставляет меня чувствовать что-то сильное и первобытное, ярость на любого, кто может прикоснуться к ней, чего я не ожидал. Как бы я ни старался держаться на расстоянии, очевидно, у меня это получалось недостаточно хорошо. Я чувствую к ней боль, которая выходит за рамки простого долга. Когда я ложусь на спальный мешок, я чувствую пульсацию желания из сна, когда вспоминаю последнюю ночь перед тем, как ее похитили. Она хотела меня. Она могла бы отрицать это, если бы я сказал это ей в лицо, и это, блядь, могло бы никогда больше не повториться, но она хотела меня той ночью. Она была нежной, мягкой и податливой, и это приоткрыло во мне что-то, что, как я думал, я запер навсегда. Как бы мне ни хотелось притвориться, что она ничего не значит для меня, кроме сделки, которую я заключил с Лукой, я знаю, что это неправда.

Я не думал, что могу бояться снова потерять кого-то, кроме своих детей. Но сегодня вечером, один в темноте, я позволяю себе признать одну вещь, которой я избегал в течение нескольких дней: Катерина нашла брешь в моей броне, нашла свой путь в те пространства, которые я крепко запирал. И теперь я больше всего боюсь ее потерять еще до того, как она у меня действительно появилась.

КАТЕРИНА

Когда я снова просыпаюсь, нет такой части моего тела, которая не болела бы. Снова темно, и я ужасно замерзла. Мне трудно разлепить глаза должно быть, из них текли слезы, когда я была без сознания, и теперь мои ресницы прилипли к щекам, как будто они покрыты инеем. Мое лицо кажется опухшим, во рту привкус крови, все мое тело тяжелое и ноющее.

Мне требуется мгновение, чтобы осознать, что я снаружи, лежу в зарослях деревьев, и меня охватывает новый ужас, когда я понимаю, что они, должно быть, выбросили меня сюда после того, как вырубили. Я все еще одета, но едва, верх моего платья облегает меня несколькими неподатливыми швами, а юбка обернута вокруг верхней части бедер. Я знаю, что не могу оставаться здесь, но мысль о том, чтобы вернуться, кажется не менее ужасающей. Какое-то время я лежу в грязи, пытаясь дышать, мои руки все еще связаны за спиной. Я даже не знаю, как я доберусь до двери, мне придется ползти, не имея возможности пользоваться руками, и крайнее унижение от этого грозит разорвать меня на части.

Виктор, где же ты? Я смотрю на чистое небо, звезды кружатся над головой, и мне интересно, где он. Он вернулся в Москву, пытается выяснить, что со мной случилось? Он где-то здесь, в этих лесах, ищет меня, смотрит в то же небо и пытается следовать за звездами туда, где я нахожусь? Это такая нелепая мысль, что я начинаю смеяться, а затем сразу же останавливаюсь с тихим вскриком, когда сильная боль пронзает мою голову, заливая красным зрение. Я чувствую пульсирующую боль, которая следует за этим, простреливая мою шею и все остальное тело, и я падаю обратно на землю, задыхаясь. Может быть, он не придет. Может быть, это все его рук дело, и я собираюсь умереть здесь, после того, что эти две марионетки там решат сделать со мной. Я не думаю, что смогу отбиться от них. Они накачали меня наркотиками и избили, и до этого я была не в лучшей форме, слишком худая и все еще приходила в себя. Я могу дать отпор, но в итоге будет только хуже. Это не значит, что я не буду, но я знаю, это будет тщетная попытка спасти себя.