Украденная невеста - М. Джеймс

Через некоторое время кажется, что Степана перестало волновать, знаю я что-нибудь или нет. И немного позже я вообще перестаю отвечать. Наверное, мне повезло, что у меня сохранились все мои зубы и ногти. Останется ли так, я не знаю. Но, по крайней мере, сегодня вечером я в безопасности, потому что, прежде чем кто-либо из них сможет прибегнуть к этим испытанным методам пыток, меня наконец отвязывают от стула и бесцеремонно укладывают на матрас, где оставляют лежать, свернувшись калачиком, на боку. Мои руки все еще за спиной, на данный момент онемевшие, и я задаюсь вопросом, наносит ли это какой-либо необратимый ущерб. Интересно, каковы последствия лежания на таком грязном матрасе, голой, с открытыми ранами. Интересно, накормят ли они меня когда-нибудь или дадут мне воды. Мой желудок похож на пустую яму, а во рту так сухо, что это почти невыносимо. Интересно, имеет ли что-нибудь из этого, черт возьми, еще какое-то значение.

Виктор не пришел за мной.

Может быть, он и не собирается. Может быть, это все из-за него. Не имеет смысла, почему они стали допрашивать меня о нем, если бы он устроил это сам, но, возможно, это был просто какой-то тщательно продуманный план. Возможно, он сказал им, чтобы это выглядело реалистично. Что бы это ни было, я начинаю понимать побуждение просто хотеть умереть. Ускользнуть и покончить с болью и страданиями. В конце концов, для чего мне жить?

Я ерзаю на кровати, морщась, когда синяк на моем животе прижимается к матрасу. Я думаю о том, сколько раз Степан бил меня там, о холоде и боли, о нехватке еды и воды, и когда мой желудок сжимается от тошноты, у меня возникает внезапная, ужасная мысль.

Что, если я беременна?

Мы с Виктором никогда не пользовались никакими средствами защиты. Также был длительный период, когда мы не занимались сексом до самого недавнего времени, слишком рано, чтобы появились какие-либо симптомы или действительно, что-либо укоренилось.

Но была наша брачная ночь.

Я знаю, вероятность того, что я забеременела в первую ночь, невелика. Я знаю, что вероятность того, что если бы я забеременела, то беременность могла бы пережить то, через что мне пришлось пройти после похищения. Но одна только мысль о том, что я могла бы, что есть хотя бы небольшая возможность, заставляет меня замыкаться в себе, как будто я могу защитить потенциал этой крошечной жизни внутри меня. Я даже не хотела ребенка Виктора, но эта мысль пробуждает во мне какой-то первобытный порыв, внезапную вспышку желания защитить, о которой я и не подозревала, что способна чувствовать.

Не думай об этом. Я не могу спасти себя, не говоря уже о возможности рождения ребенка. Но теперь, когда эта мысль пустила корни в моей голове, я не могу от нее избавиться. И мысль о том, что, возможно, здесь умру не только я, заставляет мое сердце чувствовать, что оно может разбиться вдребезги. Я зажмуриваю глаза, заставляя себя дышать сквозь боль, голод, чувство безнадежности. Что бы ни случилось, я еще не мертва. Шанс все еще есть. Небольшой, но, тем не менее, шанс.

Я засыпаю, мечтая о воде.

ВИКТОР

Может ли она все еще быть жива?