Скованный - Теодор Картер (2023)

Томас Клаус. Нисходящий до куска дерьма. Он не был паразитологом, но смотрите все! Жалкое подобие крысы, даже не скунс или кто-то тому подобный, полумертвый лежит на свалке. Свалка представляет из себя котлован, величиной раза в два превосходящий город. Подземное царство самого ужасного из свергнутых богов — человека.

По-прежнему тянется ночь. Томас лежит на самом дне помойной скважины и истекает кровью. В глотке застрял теплый комок железа, руки и ноги — вата, сердце стучит так, чтобы только поддерживать жизнь в умирающем заживо организме.

Томас Клаус открывает глаза и получает ливневые удары в отсутствующий нос, перекошенную челюсть и запавшие зрачки.

— Эй, Итон, — говорит он и машинально поворачивает голову направо.

Тишина.

Лишь неукротимый дождливый треск заглушает мысли.

Сама падаль сгнившего обаяния. Он чувствует бурлящую желчь где-то внутри себя.

Ctrl+Z.

Все остается на своих местах. Забавно. Томас тоже остается на своем месте. На самом дне разрастающейся свалки, достопримечательности неизвестного людям города. Сама суть человеческого мироздания хранится здесь. Использованные презервативы, флаконы дешевого пойла, диски с порнографией, подгузники, дырявые секс-куклы и сотни упаковок еды для разогрева в микроволновке.

Томас Клаус — бутафория. Сейчас будет антракт и его сменит кто-нибудь другой. Непременно сменит, ведь тело его затекло, а голова не способна думать. Он — всего лишь пластик. Обладатель роботизированного голоса.

Деньги. Их больше нет у него.

А кредит платить придется.

Вот только на какую срань?

В расстояние между глаз вонзается острый нож. Живот крутит и, кажется, Томас вот-вот наделает в штаны. Имеет ли это значение? Когда ты в прямом смысле лежишь на дне человеческого общества, ты вряд ли думаешь о том, куда тебе лучше насрать. Сказать больше, ты уже обосрался, парень. Какое-то непонятное давящее чувство окутывает глазницы. В сердце заливается кислота.

Томас не сопротивляется. Он терпит.

Терпит и пытается подняться на ноги. Когда его колено упирается в детскую куколку, в которой почему-то прорезана дырочка между ног, Томас думает о том, что у Элли не было нормального детства. У нее в принципе не было детства. Локоть давит на осколки разбитого сервиза и он понимает, что, по сути, вся его квартира является свалкой. Ладони давят на окровавленный шприц и в голову ударяет мысль, что наркотики предназначены для уменьшения плотности земного населения. Ведь если ты подсел, будь добр, присаживайся. В ногах опарыши изъедают тухлую рыбу. Томас скользит по ней и здоровается с собратьями.

Они молчат.

Томас вспоминает метро и осознает, что вообще-то мог завалить того амбала, что недавно толкнул его. К животу прилип окаменелый носок. Вероятно, худощавый подросток кончал себе на живот и вытирал им извержения лет пять, не меньше. Наверное, он представлял себе Маргарет.

И вот Томас стоит, расправив свои плечи, как Атлант. Только в нем нет никакого могущества. В нем нет и жалости. Он — гадкое скопление человеческой копоти и мозолей, селекция свиньи и помойной крысы, обнародованное известие о том, что люди тоже бывают ничтожными.

Томас делает шаг и мусор под ним прогибается. Он едва держится на ногах и замечает среди помоев груду книг, покрытых плесенью. Итон. Где он сейчас, в аду или раю?

Нет, Томми, успокойся. Итон спит. Какая разница, где он?

Но Итон был единственным другом Томасу. Первый жертвовал собой, а второму, если откровенно, было плевать на то, как сложится его судьба.

Томас делает второй шаг, более твердый, но все равно перекошенный и какой-то то сломленный. Мусор снова прогибается под ним и между пальцев ног протекают струйки холодной коричневой жидкости, совместного образования всех экспонатов данной коллекции. Она пахнет плесенью и дерьмом.

Плесенью и дерьмом.

В каком же символичном месте он все-таки оказался.