Завтра будет солнце - Лука Бьянкини (2008)

— Тогда ложись со мной. Я не храплю, не пою во сне и не танцую. Сегодня утром я как раз сменил постельное белье. Те густа? У меня даже пижамито для тебя есть…

Я пошел в душ, заставив себя не думать о тревогах, и действительно немного успокоился. Слова Рикардо, видимо, подействовали благотворно. Кокс потихоньку отпускал меня, но зато навалилась физическая усталость. Пижамка была мерзостная, хотя от нее и пахло порошком «Авабукато», но надеть ее на себя было выше моих сил.

Я снял джинсы, футболку и скользнул под бабушкино одеяло или, лучше сказать, донны Лавинии, о чем услужливо сообщали вышитые там и сям инициалы. Кровать была из кованого железа, перед ней стоял комод со множеством фотографий кубинского «святого семейства». Спустя несколько мгновений я провалился в сон, в блаженную отключку. Не знаю, сколько часов или всего лишь минут я проспал, но внезапно я пробудился, не понимая до конца, сплю я или уже нет.

Я лежал в обнимку с Рикардо. Тесное, крепкое объятие, не оставляющее сомнений, разрушающее ненависть и барьеры, думаю, надеюсь, а впрочем, все это сейчас было неважно. Мне запомнилась его тугая кожа, такая, как у ядрышка персиковой косточки, аромат одеколона «Марсель», и еще его пальцы, которые слегка постукивали — тук-тук — по моей руке, будто убаюкивали. Мне было хорошо, я сейчас отчаянно нуждался в чьем-либо прикосновении или в помощи, неважно, что мне сейчас было нужно, но я ясно осознавал, что одному мне никак нельзя больше оставаться. Один я с собой быстро покончу, с Анитой или без. С Джулией или без.

Возможно, у меня просто депрессия. Ну, уж точно мое состояние никак нельзя назвать счастьем, хотя счастье пару раз и задевало меня своим крылом. Счастье чересчур высоко возносится, ему бы остановиться, перестать витать бог знает где и слететь к нам, к простым смертным. Почему у нас так редко получается общение со своим счастье? А может, мы и общаемся, просто не отдаем себе в том отчета? Вот я, например, был счастлив в тот первый день на винограднике, когда Джулия спросила: «Хочешь пить?»

Я был счастлив, когда Анита позавчера пожелала мне спокойной ночи. И был счастлив, когда Рикардо сказал, что хочет пригласить меня свидетелем на свадьбу к Рамону. Просто в те самые минуты я этого не осознавал.

Может, сегодняшняя ночь — исключение, какой-то ирреальный полусон, когда я проснулся и обнаружил, что прижимаюсь всем телом к Рикардо, обнимаю его за плечи, будто ребенок, который просит, чтоб его покатали. Я чувствовал любовь. Не знаю, многие ли из моих друзей, встретив меня в невменяемом состоянии в «Виктории», велели бы мне ждать их. И не знаю, кто еще, ведя машину, отвез бы меня не к девкам, а к себе домой. Один только Стефан, наверное.

Я бы ни за что на свете не рассказал Рикардо о том, что я чувствовал. Мне оставался только язык тела, полусознательные жесты. И чем больше я в этом убеждался, тем сильнее прижимал Рикардо к себе. А он спал себе и в ус не дул или, наоборот, не мог уснуть, но по своей деликатности не хотел меня обламывать. А может, ему даже нравилось.

Когда я окончательно проснулся, то сразу даже не понял, где нахожусь. Было уже что-то около одиннадцати, с улицы заглядывало робкое солнышко, а у винного цеха корсары уже начали разгружать ящики с виноградом. Итак, сбор Монтальчино, выходит, был уже закончен, а сегодня утром начался сбор круглолистного сорта, черт. Черт, черт, черт, как я мог об этом забыть! Но разве не я сам после того, как Джулия сказала мне «нет», своими руками отлучил себя от виноградных работ.

Я отошел от окна, решив, что было бы совсем уж бессовестно с моей стороны махать им рукой. Я чувствовал себя изменником и трусом. Я смотрел вниз на трудовой процесс, и мне показалось, что одним из корсаров был Рикардо. Я пошел глянуть на кухню, чтобы убедиться, так ли это. На столе меня ждал приготовленный завтрак, апельсиновый сок и фрукты, нарезанные как в Полинезии. Может, Рикардо там этому и научился. Меня все это сильно удивляло.