Дикарь - Надежда Мельникова

Глава 11

Глава 11

Вздохнув, замолкаю. И Михайлов, не говоря ни слова и придерживая меня, спокойно ведёт лошадь, умудряясь сохранять достаточно ровный темп. Потеряв всякую надежду добраться до тёплого помещения в вертикальном положении, послушно еду вниз головой. Иногда приподнимаясь, чтобы кровь отлила от мозга. Наверное, он везёт меня к себе домой. Сейчас устроит мне варфоломеевскую ночь.

Но это ещё не всё. Приключения продолжаются. Судя по участившемуся скрипу снега, нас кто-то догоняет.

— Дань! А Дань? — кто-то зовёт дикаря.

Поворачиваю голову, рядом, с моей стороны от лошади, плетётся перепачканный и взъерошенный Петро.

Дикарь не реагирует. А Петька никакой. Машину бросил, бредёт параллельно нашему движению. Выглядит совершенно потерянным.

— Зря ты из-за какой-то городской шмары с друзьями отношения портишь. Мы её когда на дороге подобрали, она честно призналась, что у неё сифилис.

Михайлов молчит. Призрак идёт спокойным шагом, хотя, когда я, вывернув шею, смотрю наверх, вижу его настороженные уши торчком и раздутые ноздри. Но это явно не от усталости, а оттого, что Михайлов сдерживает его, не давая воли, туго натягивая поводья.

Но важно не это. Как только слышу слова Петра про сифилис, мне аж дурно становится. Глаза из орбит вываливаются. И уже непонятно, то ли это от поездки вниз головой, то ли от того, что сейчас этот мужик подумает, что я и вправду больна этим жутким заболеванием.

Ужас! Какой позор! Поднимаю руки и закрываю ими лицо. Тихонько постанываю от ситуации, в которую попала. Эта дивная фантасмагория длится вторые сутки. Мне просто нужна подпись. Но всё никак не закончится, и я должна бы уже привыкнуть всё время садиться в лужу, но всё равно стыдно. А насчёт болезни — да, что-то такое я им с приятелями сболтнула, чтобы они от меня отстали. Но, судя по тому, что после дискотеки они снова захотели «дружить», их это не слишком смутило.

А вот перед Михайловым зазорно. У меня аж сердце останавливается. Я сказала так специально, чтобы добраться до гостевого дома целой и невредимой, но вдруг дикарь поверит?

Хотя меня, наоборот, должно это радовать. Ведь если он решит, что это правда, то больше не будет совать мне пальцы в рот и проверять грудь на упругость.

И всё равно мне очень-очень стыдно.

— Правда, что ли, Барби? — снова ударяет меня по заду. — Ты где умудрилась-то? Неужто бывший муж, который не муж, постарался?

Ох как меня это оскорбляет. Настроение тут же меняется. Мне больше не стыдно, теперь его хамский тон просто бесит. Пусть думает, что у меня сифилис. Мне всё равно!

— Останови коня! Сейчас же.

Дикарь наигранно и очень громко зевает. А ещё кладет ладонь на мою пятую точку, как будто это нормально — просто так кого-то там трогать. А ведь это не нормально. Люди так не делают.

А дикарь снова шлёпает. Да ещё при Петьке. Как будто он мой хозяин. Они все больные в этой деревне.

— Ещё раз так сделаешь, Михайлов, и я… — имею в виду его бессовестные шлепки.

— И что ты? — опять хлопает меня по заду.

Чуть потянувшись, со всей дури втыкаю свои длинные ногти ему в ногу.

Сильно-сильно! Насколько получается. Хотелось бы вцепиться зубами, но дотянуться не получается.

Михайлов даже не морщится, совсем никакой реакции. Голову поворачиваю, задействовав все мышцы сразу, а этот гад, как ехал с каменным лицом, так и едет. Бесит. У него что, икры из камня?

Вообще ни одной эмоции.

— Ты начинаешь мне нравиться, чужачка. Столько страсти! В хозяйстве пригодится.

Закатываю глаза и снова безвольно повисаю. Опять он говорит это слово — «пригодится». Кусаю губы от несправедливости. Стараюсь выпрямиться.

Петро, глядя на мои червеобразные кручения на лошади, вяло смеётся. К нам присоединяется ещё один голос. Кажется, очухался Семён.