Только (не) трогать - Лана Вейден (2020)

— Спасибо, София! — закончив с лососем, Марк берет тарелку с закусками. — И правда вкусно. Знаешь… — он делает вид, что задумался, — если иллюстратором не получится, возьму тебя домработницей.

Решаю ему подыграть.

— Пожалуй, соглашусь. Но только в этом доме. Жить я тоже буду здесь.

— Здесь уже есть домработница.

— Но она ведь тут не живёт?

— Не живет. Но работает больше двадцати лет.

— Это совсем другое. Вашему дому очень одиноко. А я ему очень понравилась.

— С чего ты взяла?

— Он мне сам сказал.

— Угу. Конечно, — усмехнувшись, Марк снимает со шпажки креветку и кладёт ее в рот. Потом откидывается на спинку стула и облизывает пальцы.

Внезапно чувствую, как по коже разбегаются мурашки. Представляю, как он…

Так, стоп. Больше ни о чём таком не думать. И не вспоминать о прошлой ночи. Никогда.

— Не верите? А ведь у каждой вещи есть душа. И у домов тоже. Просто не все могут такое чувствовать, а я могу, — чтобы скрыть волнение, наклоняюсь к столу и едва не касаюсь его губами. Шепчу, словно умоляя о поддержке: — правда же?

Думаю, Марк и без того считает меня ненормальной, так что хуже не будет.

— И что ещё тебе сказал этот дом? — он и правда не выглядит удивлённым.

— Понимаете, вещи не разговаривают со мной как люди. Я просто чувствую отклик в душе. Холодный укол — если что-то плохое. Приятное тепло — если хорошее. Но чтобы всё-всё прочувствовать, нужно время, а у меня его не было. Даже комната, в которой я живу… не могу определить её прошлое. Ничего плохого, ничего хорошего. Чья это комната — вашего брата?

— Нет. В детстве он тут не жил.

— Почему?

— Потому что.

Ответ — будто тот самый холодный укол. Я снова ступила на опасную дорогу. Нужно возвращаться назад.

— Простите. Это, конечно, не моё дело. Я вообще собиралась спросить про Амстердам, а не про вашего брата. Мы поедем туда на машине?

— Я хотел на машине, но потом передумал… ради тебя, София, — в голосе сквозит ирония.

- Как это?

— Ты — художник, а художник должен видеть жизнь во всех её проявлениях. Так что в этот раз тебя ждёт поезд.

Может, он снова хочет меня задеть, но я лишь пожимаю плечами: после самолета и ярмарки поезд уж точно переживу.

— Хорошо. Когда выезжаем?

— Тогда, когда ты перестанешь зевать.

— Что? Но я…

— Возвращайся в спальню. Выспишься, а потом поедем.

Как назло, после этих слов я действительно начинаю зевать.

— Ладно. Но я лишь немного посплю. А потом всё здесь уберу.

— Я ещё не принял тебя на работу.

— Но надежда есть? Вам ведь понравилось, как я готовлю? Убираю тоже хорошо.

— Нисколько не сомневаюсь, — снова насмешка. — Проблема в другом: ты оказалась слишком болтливой. Это ужасно.

— Кто, я? Да я — самое молчаливое создание на свете!

— Иди уже спать, создание, — он кивает в сторону двери.

Театрально вздохнув, выхожу в холл и поднимаюсь на второй этаж. Провожу пальцами по перилам, прощаясь с домом. Разговор с Майером был шуткой, но теперь я чувствую, как в горле возникает вязкий комок.

Я знаю точно: пройдут недели, месяцы и годы. Я могу десятки раз приехать во Франкфурт и даже поселиться в какой-нибудь гостинице в Хёхсте, но то, что случилось со мной в этом доме — пугающее, неправильное, странное, — больше никогда не повторится.

Почему-то мысль об этом вместо желанного облегчения приносит что-то другое — тоскливое и щемящее. Необъяснимое. Ускользающее.

То, что у меня никак не получается понять.

То, что, мне, возможно, понимать ни в коем случае не надо.

Глава 7. Правда или действие

Первое, что бросается в глаза, когда мы выходим из здания центрального вокзала Амстердама — болезненно-красное, словно порванное в клочья, закатное небо. Не глубокая синь Ван Гога, а мареновые хлопья — устрашающие, завораживающие.