Только (не) трогать - Лана Вейден (2020)

Кажется, я умираю. Интересно, через сколько дней после смерти меня найдут?

Мне вдруг становится так себя жалко. Я умру, а в мире ничего не изменится. Никому и дела нет, что жила на свете вот такая София, чего-то боялась, о чём-то мечтала. И Богдан никогда не узнает о моих чувствах.

Так больно быть собой, но еще больнее — так и не узнать себя. Не узнать жизни. Не узнать любви. Взаимной любви.

Лихорадка усиливается. Через какое-то время мне начинает казаться, что в квартире появился Богдан. Он подходит к моей кровати, улыбается и говорит: «Я же обещал, что мы ещё увидимся». Я пытаюсь что-нибудь ответить, но не могу, и даже улыбнуться не могу, и сердце ноет от мысли, что он может подумать, будто он мне не нужен, и уйти.

Внезапно Богдан превращается в белого кота, и я слышу голос Сони: «Шумийка, Шумийка, ко мне!».

Потом картинки мутнеют, но в голове возникают голоса. Обрывки фраз: «отравление… вирус… компенсированный случай тревожного расстройства… психосоматическое…».

Чьи-то холодные руки, чьи-то горячие руки.

Хочется сказать — оставьте меня в покое, сами вы психи, но не получается.

— … в больницу? — спрашивает незнакомый мужской голос.

— … думаю, ей это не понравится. Она боится врачей, — женский голос похож на голос Марины.

— Только не в больницу. Не в больницу! Уходите! — я кричу, а меня никто не слышит.

— Видите? Стала всхлипывать. Она всё понимает.

— София, ты меня слышишь? — опять незнакомый мужской голос.

— Н-не… н-не в б-боль… — произнести это вслух стоит невероятных усилий.

— Я же говорила. Она не хочет. Ей там только хуже станет, — женский голос.

— Да мало ли что она хочет или не хочет! — недовольный голос Майера.

И этот здесь! Вот бы сказать — иди к чёрту, Майер, прочь из моей головы, но сил что-то из себя выдавить больше нет.

Однако вскоре голоса затихают сами по себе. Теперь мне кажется, что я попала в узкую стеклянную колбу. Мир за стеклом — расплывчатый и темный, только я всё равно хочу выбраться. Подпрыгиваю, и внезапно стекло трескается: осколки сыпятся на меня, впиваются в вены, а я не могу их вытащить. Я вся в крови, я начинаю кричать, и вдруг — совершенно неожиданно — рядом возникает кто-то особенный. Я не могу его видеть, только чувствовать.

Он берет меня на руки и приносит на лужайку — туда, где солнце, и сочная трава, и яркие пахучие цветы, и разноцветные бабочки.

Он вытирает все мои раны: они исчезают на глазах, и боль стихает.

Он прижимает меня к себе, гладит по волосам и укачивает, как ребенка.

Почему-то я совсем не боюсь этого человека и его прикосновений. С ним я ничего не боюсь: так хорошо и спокойно мне давно не было. Никогда не было.

Но кто этот человек?

— Папа? Папа, это ты? Ты пришел за мной?

— Тсс… тихо. Спи, София. Всё будет хорошо. Всё будет хорошо… — голос обволакивает сознание, успокаивает, дарит надежду на то, что теперь всё и правда будет хорошо.

— Ты больше не бросишь меня?

— Я тебя никогда не брошу.

Он продолжает меня укачивать, и, наконец, я проваливаюсь в сон — крепкий и целительный, без кошмаров и странных голосов.

… Просыпаюсь от жуткого грохота за окном. По мне как будто каток проехал, не оставив живого места. Тело затекло, но повернуться не получается. А ещё я дико хочу пить.

С трудом открываю глаза и холодею от ужаса: рядом с кроватью, на старом деревянном стуле моей бабушки, слегка склонив голову и прикрыв глаза, сидит Марк Майер.

Солнечные лучи лезут мне в лицо, а его освещают сзади, поэтому он словно в затемнении, но нет никаких сомнений, что это именно Майер, хотя и выглядит необычно: майка черного цвета, волосы взлохмачены.

Я закрываю глаза. Открываю. Снова закрываю-открываю, несколько раз, но ничего не меняется: Майер всё ещё на месте.

И как это понимать? Я умерла и попала в ад?

Словно почувствовав мой взгляд, Марк открывает глаза.