Не по торной дороге - Анатолий Брянчанинов (1905)

— Трудно все это доказать… они за границей… Да и шевелить эту грязь, иметь дело с подьячими — претит мне! Ведь она все-таки моя жена!

И торопливо, не глядя на сестру, молодой человек вышел из комнаты.

В тот же день, поздно вечером вот что происходило в спальне Надежды Александровны: хозяйка, в ночном капоте, сидела на диване грустная и расстроенная, а возле нее, прислонившись к ее плечу, молча рыдала Настя, тщетно стараясь остановить набегавшие слезы. На дворе выл ветер, дождь хлыстал в окна и, время от времени, слышались отдаленные, глухие раскаты грома.

— Настя, друг мой, полноте, — ласково говорила Бирюкова, проводя рукой по волосам девушки. — Вспомните, что вы еще молоды…

— Что тут года — они ничего не значат… Тут жизнь вся, жизнь переломилась! — прерывистым голосом возражала Завольская, истерически всхлипывая.

— Взгляните на меня, Настя: я тоже была несчастлива; но вера в лучшую жизнь поддержала меня и, слава Богу, что я не поддалась отчаянию, не сгубила себя: не видать бы мне теперешнего счастия!.. Ну успокойтесь, голубчик мой… помните: никто как Бог!

— Ему я и снесу свое горе! Что делать мне здесь, добрая Надежда Александровна, мне, разбитой, уничтоженной, среди живых людей, у которых у всех есть цель в жизни, милые сердцу существа, которые и радуются с ними, и страдают?

— Не все счастливы, Настя: много мучеников в числе этих живых людей! И хотя иные безропотно, другие с проклятиями, а все же несут свой крест!

— И я возьму его, подняла голову девушка, — и понесу безропотно, но не здесь, не на людях, а вдали от них!

— Вы хотите идти в монастырь? — с глубокою печалью взглянула на нее Бирюкова.

— Да, — беззвучно проронила Настя, — я решилась.

— Но, бедная вы моя, знаете ли вы, на что идете? Известна ли вам та жизнь, которая вас ожидает? Ведь это самоубийство!

— Не могу я жить у вас, не могу! — с сильным горловым спазмом воскликнула Завольская. — Простите… за все, что вы сделали… я…

Сильные рыдания заглушили ее слова.

— Понимаю я вас, Настя, — сквозь слезы проговорила Надежда Александровна. — Вам нельзя жить у меня… вам тяжелы будут воспоминания, разговоры о брате, сведения о нем… вы хотите разом оторваться от всего этого… Не живите у нас… мы найдем вам и место и труд… Только, ради всего на свете, не идите в монастырь!

Она нежно поправила растрепавшиеся волосы девушки и поцеловала ее в лоб.

— Не целуйте меня, — быстро выпрямилась Завольская, — не стою я ваших ласк! Я низкая, бездушная эгоистка!

Бирюкова удивленно взглянула на нее.

— Да, — порывисто сдвигая с лица волосы, продолжала Настя. — Я не могу видеть людского счастья… ни вашего, ни чьего! Мне душу воротит отданная ласка, нужный ответ… я завидую!

Она снова упала на грудь Надежды Александровны и истерически зарыдала.

К утру у Насти открылась сильнейшая горячка.

XI

Пять лет прошло после описанных событий; раскидала судьба наших знакомцев по разным местам обширной России: Надежда Александровна с мужем переселилась в Москву, чтобы иметь возможность следить за обучением своих старших детей, Настя томилась в одном из уединенных монастырей сурового севера, Орест служил бухгалтером в N-ском банке. Пройдя последовательно чуть не все банковые должности, Осокин скоро выдвинулся вперед знанием дела, способностями и добросовестностью в труде; его искали, им дорожили. В описываемое нами время дела его окончательно поправились: он стоял прочно, получал прекрасное содержание, в работу втянулся. Но в душе Ореста было пусто: ничто не согревало ее, не разнообразило его сухую, трудовую жизнь. Сегодня в банке, завтра в банке, цифры и публика; публика и цифры — вот в чем проходили дни, недели, месяцы… А дома — один-одинешенек, или с тяжелыми думами о прошедшем или опять с тою же механическою работой!