И придет весна - Анна Яфор

— Я все еще его жена, — достаточный ли это аргумент, чтобы оградиться от любых иных отношений? Да, мы формально пока остаемся супругами. Но я, кажется, не готова до сих пор что-то изменить.

Весь этот разговор, случившийся с подругой накануне, отчетливо пролетает в сознании, будто мы говорили только что. Перевариваю заново: атмосфера к этому располагает. Хоть Максима здесь нет, это все равно ЕГО больница. То самое место, которое он так ценит, которому отдал столько сил. Всего себя. Оно отняло его у меня, и оно же вернуло ему возможность жить, когда нашлось такое непростое, но неизбежное решение.

Жалею ли я о том, что сделала? Об операции — нет. Лишь о том, что допустила так много ошибок. И что сейчас пришла в больницу не на работу к любимому человеку, а совсем по другой причине. И больше никогда не услышу, как он окликает, как прежде, когда освобождался от дел и спешил по коридору ко мне…

— Вера? — неожиданно раздается за спиной голос, заставляя вздрогнуть. Кажется, что разноцветная плитка на полу начинает разъезжаться под ногами. Приходится опереться о стену, чтобы не упасть. Я резко втягиваю в один момент сгустившийся воздух, стараясь хоть немного успокоиться. И только потом медленно оборачиваюсь.

Глава 48

Максим

Какие только я не приводил аргументы для Мироненко, чтобы он разрешил вернуться на работу! Поначалу ведь и слушать не хотел. В буквальном смысле рычал, что не затем вытаскивал меня с того света, чтобы позволить снова себя гробить. Будто я — нашкодивший мальчишка, а он — строгий отец, собирающийся вставить мне мозги.

Что ж, имел право. Он в самом деле жизнь мне спас, захотел бы, да не поспоришь с этим фактом. Но только что меняется? Я прекрасно понимаю, чем ему обязан, но не могу иначе.

Оставаться дома, запертым в четырех стенах, попросту нет сил. Да и не получается это место домом считать. Уже нет. Что с того, что прожил там столько лет? Дом — там, где тебя ждут, где согревается душа. Где ключом бьет жизнь, стоит только переступить порог, и все проблемы как-то в раз утрачивают значимость. Так и было… раньше. А сейчас осталась лишь оболочка от дома. Пустая квартира. Веры там больше нет… а значит, ничего нет. Невыносимо. Выть хочется и на стены бросаться, о каком восстановлении вообще может идти речь?

Я и предложение поехать в санаторий по этой же причине отверг. Там же семьи будут, сплошь и рядом, знаю, столько раз сам отправлял туда больных на реабилитацию после операций. Заботливые услужливые жены, мужья, сдувающие с любимых пылинки… не смогу смотреть на все это, после того, какие руины оставил за спиной. Лучше уж быть здесь, в клинике. Тут хоть на что-то сгожусь, кому-то еще смогу помочь.

Не то, чтобы главврач проникся моими объяснениями. Скорее, смирился, соглашаясь с тем, что лежать я все равно не стану. И размеренные прогулки тоже не для меня, особенно в одиночестве. Разрешил выйти на четверть ставки, естественно, без операций, только консультативную работу доверил. А все остальное время как цербер над душой стоял, внимательно следя, чтобы я случайно не перегрузился. В больничный двор воздухом дышать выгонял и в столовую на обед разве что за руку не водил. Бдел даже за тем, сколько раз в день я в туалет заглядываю. Как с маленьким, ей-богу. В любой другой ситуации возмутился бы, послал нахрен за такую назойливую опеку, но конкретно с Мироненко не мог так поступить. Не после того, что он сделал для меня.

Работа и впрямь спасает. Она становится для меня чем-то вроде отдушины, куда можно всунуться с головой и отключиться от всего остального. Не думать, не чувствовать, не прислушиваться к противной ноющей боли, которая никак не желает утихать. Не физическая, нет. К той я привык за несколько лет, успел сжиться с почти непрерывным свербением в теле. А вот другую, жгучую, острую, слепящую до сих пор не научился терпеть. Больше месяца уже прошло, а она все так же раздирает на части.