Дикий берег - Робинсон Ким Стэнли (1984)

Однако сегодня Том молчал, вздыхал, поглядывал на Стива и качал головой. Прихлебывал чай. Я расстроился. Лучше бы он что-нибудь рассказал. Придется идти домой под дождем, а отец вечно экономит дрова, в хижине колотун, и долго после ужина – рыбы с хлебом – я буду сидеть над углями в промозглой тьме… Бетонка, серая на фоне мокрой лесной зелени, казалась дорогой исполинов, и я думал: неужели автомобили никогда по ней не помчатся?

3

Снаряжать караван на толкучку собиралось почти все население Онофре. У поворота на Бейзилонский перевал нас толклось человек двадцать – кто грузил рыбу на прицепы для перевозки лодок, кто бегал в долину за позабытыми вещами, кто орал на собак, которые раз в жизни сгодились на что-то путное – тащить прицепы. Запрячь их была сущая мука. Вокруг народ ссорился из-за места. Прицепы – легкие железные рамы с двумя колесами – подвижны, но не очень вместительны. Так что старый Том ругался на всякого, кто пробовал изменить опасное нагромождение горшков с медом, Кэтрин столь же рьяно оберегала хлебы, а Стив требовал целые прицепы под свой товар. На толкучку мы возим в основном рыбу – живую и вяленую, девять или десять прицепов, и моя обязанность – помогать с погрузкой Рафаэлю, Стиву, Доку и Габби. Рыба билась, собаки лаяли, Стив командовал направо и налево и распоряжался всеми, кроме Кэтрин, которая бы живо дала ему пинка, а над головой вились чайки и вопили так, будто понимают, что им ничего не достанется. Собаки бесились. В самый разгар невообразимого гвалта мы тронулись.

У берега небо было цвета простокваши, но, когда мы свернули с бетонки в долину Сан-Матео, солнце начало пробиваться сквозь тучи и зеленые холмы засверкали под его лучами. Дорога – старинная, асфальтовая, в гравийных заплатках там, где мы заровняли ямы, – сужалась, и караван растянулся.

Стив и Кэтрин в обнимку шли за караваном. Я сидел на конце прицепа, волочил ногу по асфальту и смотрел на них. Кэтрин Мариани я знаю с рождения и почти с рождения боюсь. Ее семья живет по соседству с нашей, так что видимся мы постоянно. Она старшая из пяти девиц, и в детстве вечно нас воспитывала, вечно раздавала оплеухи за попытку стащить ломоть хлеба или пройти полем. К тому же она всегда была рослой – помню, свалит меня пинком тяжелого башмака и сердито смотрит сверху вниз. Я тогда считал ее редкой образиной. Лишь года два назад, когда мы сравнялись ростом, я понял, что она хорошенькая. Вздернутый носик плохо смотрится снизу (честно говоря, походит на свиной пятачок), да и крупные губы тоже, а сверху – вполне ничего. В прошлом году у них со Стивом началась любовь, так что остальные девчонки хихикали и гадали, скоро ли свадьба; в итоге мы сдружились, и Кэтрин больше не казалась мне огородным пугалом со скалкой. Сейчас мы поддразнивали друг друга, вспоминая старое время.

– Подкреплюсь-ка я хлебом с первого прицепа. Думаю, никто не против.

– Только тронь, я пну, как бывалоча.

Николен рассмеялся. В поездках он всегда веселел, потому что семья оставалась в поселке. Когда собаки начинали скулить, Стив толкал их, дразнил, подбадривал, а они весело скалились и облизывали его, готовые тянуть прицепы весь день только потому, что Стив так заразительно хохочет.

До толкучки – большого парка с редкими эвкалиптами – добрались около полудня. Солнце сияло, больше половины участников уже собралось. В кружевной тени пестрели навесы и флаги, стояли прицепы, остовы автомобилей и длинные столы, прохаживались нарядно разодетые люди, от костров поднимались струйки дыма. Собаки зашлись лаем.

Мы пробрались через толпу к отведенному нам месту. Поприветствовали соседей – пастухов из каньона Талега. Я помог Рафаэлю натянуть тент над прицепами с рыбой. Старик восторженно взглянул на белый круглый навес, под которым устроились пастухи, показал нам со Стивом и сказал:

– В старину такие привязывали на спину, прыгали с самолета и пролетали под ними тысячи футов.