В итоге - Полина Щукина

— Здравствуй, сынок, — ласково поздоровался со мной отец.

— Здравствуйте.

— Почему так официально?

— Вы ушли, и у вас появился новый ребёнок, я по новостям видел. Значит, вы больше не мой папа, и я не могу к вам обращаться по-другому.

— Ты не прав, потому что кое-чего не понимаешь. — Он погладил меня по голове. — А хочешь, чтобы я снова стал твоим папой?

Это был риторический вопрос. Даже если он ушёл, даже если у него появился ещё один сын от другой женщины, он улыбался и был ласков со мной, как прежде. А мама меня била. Ответ очевиден.

— Хочу. Что для этого нужно?

— Ха-ха, ничего, только, пожалуйста, называй меня как раньше — папой. — Я согласно кивнул. Но потом вспомнил кое-что очень важное.

— Пап, а можно моя подруга поедет со мной? Её тоже дома не любят, и она может называть тебя папой.

— Прости, Мин Хён, ей снами нельзя. Но если ты будешь прилежно учиться, то, когда вырастешь, вы снова встретитесь, и ты сможешь забрать её с собой. Договорились?

— А можно мне с ней попрощаться?

— Нет. Нужно уехать незаметно, ты ей потом всё объяснишь. — Он обнял меня. — Но ты можешь оставить ей записку.

Папа протянул мне блокнот с ручкой. Я аккуратно вывел несколько слов и попросил его приклеить листок на дверь. Оставив записку, папа похлопал водителя по плечу, и мы поехали.

— А как же мама?

— Она поедет в другое место, подходящее ей больше, чем наш новый дом.

Позже я узнал, что её просто отослали в загородный дом отца и заперли там, чтобы она не наводила ещё больше шуму. Мама постоянно ходила в полицию, суд, пыталась отсудить часть отцовского состояния, так как он не обеспечивал нас с ней и бросил. Но они не были женаты, когда я родился, поэтому в этом деле она ничего не выиграла. Только обо всём этом начали прознавать журналисты. Если бы папа не вмешался, дело бы раздули.

Так я и начал жить с отцом. Моя мачеха, Ван Ён Ми, высокая худощавая женщина, была явно не в восторге от моего переезда к ним, как и её сынок — Сын Хва, мой ровесник. Ван Ён Ми поставила отцу одно условие: я буду жить с ними только в том случае, если обо мне никто не будет знать. И отец выполнил это условие. До поступления в старшую школу я обучался на дому и с мачехой проводил больше всего времени, так как она не работала. Эта женщина занималась со мной корейским, каллиграфией и литературой. За каждую ошибку я получал бамбуковой тростью по спине. Каллиграфия удавалась хуже всего, поэтому синяки не сходили. Она не давала мне ни малейшей поблажки, я ведь «не её родной сын, а оборванец с улицы, который даже не знает, как правильно держать вилку с ножом». Когда отец уезжал в командировку, она не контролировала себя. Любой, даже малейший мой промах выводил её из себя. Иногда она била меня всем, что попадалось под руку, или запирала в тёмной каморке в дальней части дома, где бывали только слуги. Еду мне приносили в комнату, потому что «мои глаза и так болят, ещё ты их своим присутствием раздражаешь! Иди в свою комнату и ешь там, ты не достоин сидеть с нами за одним столом, ты не член семьи Ван». Сын Хва как копия своей мамочки всегда поддакивал. Этот засранец часто пакостил и сваливал на меня. За его проделки тоже огребал всегда «маленький оборванец». Я всегда терпел, потому что знал: когда приедет папа, она успокоится. Так и было. Каждый день за ужином отец и Ён Ми спрашивали нас с Сын Хва об успеваемости.

— Ну, ребята, рассказывайте, как ваши успехи? — спрашивал папа.

— На высшем уровне, как и всегда, — отвечал Сын Хва.

— Молодец, сынок! Кушай побольше, тебе нужно много сил, — лепетала мачеха.

— А у тебя, сын? — обращался отец ко мне.

— Всё хорошо, только в математике недостаточно понял последнюю тему, за это получил семьдесят баллов в тесте.

— Ну, ничего, не расстраивайся! Просто удели больше внимания этой теме, хорошо?