Три билета в кино - Яна Ткачёва (2022)

– Прям чувствую, что мы дома, – ехидно ухмыльнулся Сашка. – Тетки с баулами, хамство. М-м-м, я скучал!

– Да ладно тебе, – засмеялась Василиса. – Не будь таким язвительным.

Таксист заломил втридорога за поездку до дома, но по сравнению с ценами в долларах все равно вышло дешево. Думать об автобусе казалось нам совершенно невозможным, мы все порядком устали: пятичасовая дорога от Олд Фордж, потом одиннадцать часов в самолете, очередь на паспортном контроле, и не стоит забывать о смене часовых поясов. Сашка по ошибке вначале назвал наш старый адрес, но на полпути очнулся и вспомнил, что живем теперь в самом центре. Подъехав к парадной, мы вышли из машины, и Сашка долго под дождем искал ключи в недрах рюкзака (то, что он не приготовил их заранее, было показателем усталости, он едва стоял на ногах). Мы даже не стали звонить моим родителям, чтобы сообщить о возвращении, просто побросали рюкзаки в коридоре и прошли в комнату. Василиса примостила документы, которые после паспортного контроля не выпускала из рук, на столик в спальне, после чего мы стянули мокрую одежду, забрались в кровать, которую быстро заправили втроем, прижались друг к другу и попытались согреться, отопление должны были дать на днях, а пока стоял страшный холод. Сашка, чертыхаясь, порылся в комодах, нашел еще одеял, и мы создали огромный кокон на троих, где наши полуобнаженные тела чувствовали себя уютно. Искать пижаму было выше моих сил, хотя в ней, возможно, было бы теплее, Василиса все еще грела об меня свои ноги-ледышки, и я хотел предложить поискать шерстяные носки, но через секунду провалился в беспробудный сон.

Василиса

Я проснулась от резкого звука. Как будто упало что-то тяжелое. Гора одеял исчезла, в мою обнаженную кожу впивались иглы холода. Я слышала надрывное дыхание, но спросонья не могла понять, что происходит. Пошарив рукой справа, поняла, что одна в постели, и тут услышала это.

Влажный чавкающий звук удара – и хрип.

В ужасе распахнув глаза, я не сразу осознала, что в комнате больше чем три человека. Мужчина, в котором я, прищурившись, опознала Жекиного отца, наклонился над изножьем кровати и методично что-то вбивал в пол, словно замешивал огромный кусок теста. Именно он со свистом дышал и с каждым ударом что-то приговаривал. Я не могла разобрать слов. Будто мы в дурном сне, вязком пугающем мороке. Раздался женский крик, ужасный, на высокой ноте. Мои глаза метнулись к Елене Васильевне, чья фигура внезапно возникла в комнате. Она сжимала в руках пучок зелени. Вот ладони ее разжались, и зелень повалилась на пол, а сама Жекина мама отпрянула к стене и осела, не переставая голосить. Ужас сковал мое тело.

Совершенно на автомате я поползла к краю постели и поняла: то, что методично забивал кулаками в пол Николай Михайлович, оказалось практически бесчувственным Жекиным телом. Женька не сопротивлялся и вообще никак не реагировал, только хрипел. Лицо превратилось в сплошную заплывшую плоть, повсюду была кровь. Не знаю, как это получилось, но я просто упала сверху на Женьку, закрывая его собой, и следующий удар пришелся мне в район лопатки, взорвавшись дикой яркой болью. Я вскрикнула и молча взмолилась, чтобы этот кошмарный сон прекратился, спрашивая себя, где же Саша. После одного-единственного удара мое избиение закончилось, и, повернув голову влево, сквозь завесу волос я увидела Сашку. Он лежал у комода, страшно завалившись, как тогда, в больничном коридоре, годы назад. Елена Васильевна продолжала вопить, но оглушала не она, а надсадное дыхание Женьки у меня под ухом. Я видела, что Сашка все никак не откроет глаза, лицо его было бледным, и это было самое жуткое.

– Слезь с него, – раздался угрожающий полушепот-полухрип, и меня потянули за ногу, пытаясь стащить с Женьки. – Я выбью из него эту голубую дурь.