Если о нас узнают - Кейл Дитрих, Софи Гонзалес

Сотрудник стадиона сказал нам, что установленные экраны самые современные, то же самое касается и остальной техники. Наши голоса должны быть кристально чистыми даже для людей на самых задних рядах. Кроме того, в отличие от нашего тура по США всем присутствующим будут выданы браслеты, которые автоматически меняют цвет во время звучания каждой новой песни. Repeat – неоново-синий, чтобы соответствовать клипу, золотой для Unrequitedly Yours, а затем красный для Guilty. Я ценю внимание к деталям. При таком огромном количестве фанатов – а может, и благодаря им – энергетика толпы действительно влияет на мое выступление. Если я чувствую, что они круто проводят время и каждая маленькая деталь к этому причастна, то я будто лучше пою.

– Ладно. Мальчики, – говорит Эрин, – что думаете?

– Мне все нравится, – отвечает Энджел. – А теперь можно мы уже пойдем?

– Минутку. Я лишь хочу, чтобы до окончания шоу вы все вели себя прилично. И это подразумевает отсутствие спиртного. Да-да, я на тебя смотрю, Энджел.

Интересно, она в курсе, как много он пьет?

Энджел кладет руку на грудь.

– Я буду паинькой. Не хотелось бы быть арестованным Шерлоком Холмсом.

– Он занимается совсем не этим, – возражает Джон.

– Еще бы ты не знал, ботан.

– Прекратите! Я знаю, что ты безмерно рад тому, что здесь ты можешь легально употреблять алкоголь, но это буквально худшее, что ты можешь сделать для своего голоса. Я прошу тебя, пожалуйста, вспомни, для чего ты здесь, и старайся вести себя подобающе.

Энджел кивает, но я сомневаюсь, что он внемлет ее просьбам. Даже я не собираюсь. А кто бы смог устоять?

– Еще кое-что, – продолжает Эрин, – местные папарацци еще хуже наших. Так что, если вы не хотите, чтобы о вас трубил весь мир, я советую вам быть более сдержанными.

Все замирают, когда она переводит взгляд на Рубена.

Это прозвучало так, будто она только что попросила его не делать ничего гейского, пока мы здесь. Полная чушь, так как я знаю, что у Энджела в каждом городе есть возможность «пообщаться» с разными моделями. Я сомневаюсь, что Chorus хотел бы, чтобы все об этом знали, тем не менее парень не унимается.

– Это все? – спрашивает Энджел. – Никакой выпивки и никакой неприкрытой гомосексуальности?

– Ты бунтарь. Но да, на этом все. Спасибо, мальчики.

Энджел поворачивается и уходит, а Джон и Эрин следуют за ним, о чем-то болтая. Рубен проходит вперед, а затем садится на край сцены. Я опускаюсь рядом с ним. Этот стадион действительно огромен, и мне пока трудно в полной мере осознать, насколько он велик. Я уже должен был бы привыкнуть к подобному, но я просто… у меня не получается.

– Что ж, это было отстойно, – говорю я и ковыряю свой кожаный браслет.

– Что именно?

– То, что сказала Эрин.

Плечи Рубена опускаются.

– Ох, да.

– Мне жаль.

Парень кивает.

– Иногда у меня бывает искушение однажды совершить каминг-аут прямо на сцене, чтобы просто увидеть выражение ее лица.

От этой мысли он улыбается, но его улыбка меня пугает. Джефф ясно дал понять, что нам не разрешено говорить на сцене – да и вообще когда-либо – о том, что не было одобрено лично им и его командой в Chorus Management. Эту группу создал он, а не мы, и вся власть принадлежит ему. Пока что его советы не сделали нам хуже, но Джефф ясно дал понять, как важно для участников группы контролировать свои высказывания. Оступившись, мы потеряем карьеру.

Рубен встает, ухмыляясь. Все покинули сцену, так что в этом огромном зале остались только мы вдвоем. Даже охранников не видно.

– Что ты делаешь? – спрашиваю я.

Он подносит руки ко рту и кричит:

– Большое спасибо, Лондон!

Голос эхом разносится по пустому стадиону.

Я встаю и подхожу к Рубену. Он все еще ухмыляется, словно что-то задумал, хотя я понятия не имею, что именно.

– Сегодня вы были невероятными зрителями, верно, народ?