Нельзя - Лаура Тонян

— Мама, не сейчас, — сказала я, максимально скрывая дрожь в голосе и следуя дальше. — Потом скажешь все, что думаешь.

Она мгновенно возмутилась еще сильней.

— Если бы ты потрудилась брать трубку, когда тебе звонят, ты бы уже знала, что именно я хочу тебе сказать! — А потом она прокричала мне вслед: — Соплячка!

Я перескакивала через ступень, чтобы оказаться наверху в два счета, но мама уже догоняла меня бодрым и поспешным шагом.

— Ты вообще меня слушаешь?! — кричала она вне себя от бешенства.

Я не потрудилась остановиться и взглянуть на нее, бежала только быстрей. Она следовала за мной, поэтому я рекордно быстро достигла спальни, закрыла за собой дверь и заперла ее. Несколько минут еще мама требовала открыть ей, но я ничего не отвечала, лишь немного позднее осознав, что плакала и дрожала всем телом. Я была не в себе, из-за Алистера я вообще становилось какой-то другой Джо — часто подавленной и удрученной, часто — слишком сентиментальной. Может быть, и правильно, что я решила поставить точку. Я далеко не сразу поняла, что чувства к сводному брату мне лишь мешают. Я хотела смотреть вперед, а не оглядываться назад. Тем более что там, позади, в общем-то, никто меня не ждал и не собирался. Из всего сегодня сказанного Алистером я это прекрасно уяснила. Но тот момент, когда он признался, что является моим…

Ты себе даже представить не можешь, насколько я твой, Джоселин…

Твой душой и телом, до мозга костей твой…

Я закрыла рот рукой, отошла от двери, включила воду в ванной на полный напор, чтобы никто не мог услышать мои внезапные рыдания. Опершись руками о раковину, я то вглядывалась в зеркало, то отводила глаза. Чувства нахлынули спонтанно, неожиданно. Я подозревала, что отказ от моей уже невыносимой привязанности к Алистеру будет болезненным, но не думала, что не смогу справиться с собой.

Я ополоснула лицо водой, и ее капли, смешавшись со слезами, стекали вниз. Смывалась тушь, в горле разрастался, несмотря на бесконечные рыдания, гигантский ком. Я любила его до боли, до сумасшествия, до невозможности. Я любила его больше жизни, и я допускала, что на это могли бы сказать знакомые, друзья… Но мне было абсолютно все равно. Я знала наверняка, что никогда никого так больше любить не буду. А устойчивые стереотипы и предрассудки пускай катятся ко всем чертям.

Депрессия длилась недолго, всего несколько дней, а потом я смогла заставить себя вновь не пропускать занятия в школе, свободно общаться с Дино и трепаться со знакомыми девчонками о прошедшей свадьбе Маркуса и Каталин и рождении у Лукаса с Евой малыша. Торжество закончилось нежданной, но еще большей радостью. Перед Дино пришлось долго оправдываться за то, что я его бесцеремонно оставила одного в день свадьбы. И хоть он уверял меня, что все в полном порядке, я продолжала чувствовать свою вину.

Алистер пока не давал о себе знать, за что я ему была благодарна, однако из-за Исайи я не могла выкинуть из головы мысль, имеющую первостепенное значение.

Интересно, чей у нее ребенок в животе?

Ох, эти жуткие моменты, когда я могла остановиться посреди школьного коридора при воспоминании о допущениях Маринелли. Он был мне омерзителен, поскольку, может быть, нехотя, но заставил без конца размышлять об этом. Я больше не была способна смотреть на Еву по-прежнему, я сомневалась в ее честности, хоть и порой здравый рассудок противостоял почти абсурдным предположениям. Меня пригласили в больницу на следующий день после рождения малютки, я тогда не знала, куда деть глаза, и это не из-за того, что там также присутствовал Алистер вместе с Исайей.

Да, пожалуй, Маринелли действительно негласно поддержал наши отношения с его лучшим другом, но теперь это не имело никакого смысла. И в глубине души я даже чуть-чуть радовалась, что все-таки имею право дальше злиться на Исайю.

— Ты отлично поработала, — сказал учитель Корса, когда сегодняшний танцевальный урок был закончен.