Сороковые... Роковые - Надежда Михайловна (2016)

На следующий день похоронили Глафиру, рядом положили погибших при бомбёжке троих солдат, поплакали над ней и разошлись, а мальчишки ещё долго сидели возле мамки…

Уцелевшие после бомбежки артиллеристы с остервенением закапывались в землю. Перевезли на тележках нехитрый скарб Марьи Ефимовны, Гриня показал где какие припасы лежат, Марь Ефимовна собрала все упавшие с яблонь яблоки, и села резать их на сушку.

Василь пристроился рядом, он после увиденного не отходил от неё ни на шаг. — Василь, ты меня слышишь?

Тот кивнул.

— А попробуй сказать что-нибудь?

Он открыл рот, попытался что-то произнести и замотал головой.

— Давай так, если что-то надо сказать или пиши, или показывай на предмет.

Он опять кивнул.

— Эх, и Самуила нет, всё что присоветовал бы. Ладно, малыш, будем надеяться, что пройдет это у тебя.

А с утра начался бой. Жители в спешке прятались в погрба и ямы. Ухало, громыхало и взрывалось до самого вечера, затем все стихло.

Самые храбрые стали потихоньку выбираться из погребов и осматриваться… На пригорке у артиллеристов земля была перепахана, как кто перепахал гигантским плугом, и из ямы одиноко торчал перекрученный ствол пушки.

— Милаи, погибли все, — запричитала бабка Нюта.

— Цыть, не ори, идитя лучше глядитя, что порушено, — дед Ефим шумнул Егору Иванычу: — Егорша, надо бы глянуть, може кто и живой, а ты Гриня с Ваньшей вон, бягом на тую сторону, глаза вострые, глядитя, ежли немцев увидитя, осторжнея.

Осторожно приблизившись, увидели несколько погибших — один привалился к колесу пушки и казалось, что просто задремал, один лежал в шаге от ящика со снарядами, одного взрывной волной отбросило метров на пять, неподалеку еще три убитых…

— Смотри, снаряды все исстреляли… Эх, робяты, вам бы жить да жить!

С дальнего конца деревни торопливо подошли ещё три мужика, и все вместе осторожно перенесли погибших в глубокую воронку. Похоронив солдатиков, быстро разошлись, и никто кроме деда и Егора Ивановича уже не слышал, как у дальнего куста раздался стон.

— Егорша, живой кто-та.

— Это командир ихний, сильно поранетый!

— Давай-ка его на тележке вот в разбитую хату завезем, я Стешку пришлю, она же чаго-то умееть, Самуил их обучал, а там посмотрим, может к Лешему в лес сможем отвезть. Я документы-то успел у робят взять, так чтоб этот хитрый Еремец не углядел, он такой склизкий. Не ровен час, сболтнеть где, а так похоронили воинов и похоронили, место знаем — кто доживёть до наших, тот и покажет.

— Дед, а когда они вернутся наши-то, вон какая силища прёть?

— Ай не веришь, Егорша?

— Ты дед, не говори чаго не нать, у меня, сам знаешь, трое там, — он махнул рукой в сторону фронта, — сердце изболелося. Старуха кажин день плач заводит!

Прибежавший Гриня сказал, что по темноте уже не видно ничего, дед послал его за Стешкой. Раненый не приходил в сознание и мужчины потихоньку перетащили его в разбитую хату. Стеша промыла все раны, засыпала их растолченным в порошок стрептоцидом, первязала чистыми тряпицами.

— Ну, деды, если выживет наш герой — это будет чудо! Много крови потерял, а рана на груди очень большая.

Договорились, что как только начнет светать, Егор Иваныч со Стешкой поедут за дальним стожком сена — как кстати пришлось, что пару дней назад Стеша и в самом деле просила Егора при свидетелях, съездить за сеном, — и потихоньку отвезут раненого к Лешему.

ГЛАВА 2

К обеду в Березовке появились первые немцы: сначала на цетральную улицу, что вела дальше на Казимовку, влетели пять мотоциклов с сидевшими в них фигурами в непривычной, серой форме. Игравшие на улице ребятишки, как вспугнутые воробьи, бросились врассыпную, через минуту на улице не было ни души, деревня замерла и затаилась…