Сороковые... Роковые - Надежда Михайловна (2016)

К маю собирались на денек съездить в Березовку — сильно стал сдавать Панас, очень просил привезти Гербину копию, посмотреть на мальчонку. — Дань, ты у меня что, так и будешь старой девой ходить? — не в первый раз спрашивала Варя сына. — Мамуль, я ещё вьюнош, успеется. Вот малявку лет до трех повоспитываю, тогда, может, и задумаюсь. Опыта наберусь колоссального — честно, я иной раз думаю, что он мой сын, а ты наша бабуля.

— Отец-одиночка, ага?

Ники прилетевший в марте, не отходил от малыша, потешно сюсюкал с ним, малыш заливисто смеялся и махал ручками, а Николас от восторга вытирал слезы.

— Варья, я безумно-безумно рад, есть продолжений наш фамилия, малиш совсем одно лицо с фатер! Твердо говорить — учиться Герби будет аус Дойчлянд.

— Ники, ему всего полгода, до учебы, как до Китая пешком!

— Дизе мой желаний — малиш будет, как ето? Полиглот, цвай язык — ист родной — дойч и руссиш, унд инглиш, унд франсе… — размечтался Николас.

— А может у Герушки совсем не будет способностей к языкам? Найн, малиш есть фатер, а фатер был гроссаналитик и много… много…

— Знающий, — помогла ему Варя.

— Я, зо. Так, так!

Герушка, привыкший к постоянному многолюдью, совсем никого не боялся, охотно шел ко всем на руки, но выделял из мужиков — совместных крестных Николаича и громогласного Игоря.

— Варюх, я его вот подбрасываю, а сам думаю, что вот это, вроде как, мой дитенок, оставшийся там. Умом-то понимаю, а все равно не догоняю, что семьдесят почти лет проскочило! Счастливые мы все-таки, повоевать успели и к себе вернулись, одно фигово, наши все старенькие стали! Ладно, вот Гончары ещё родят, Костька пока не хочет детей рожать, но ведь соберется, Ивана дочка месяц как беременная, внука хотят, а ему хоть кого, рад до невозможного! Так что и там, и тут успели, но тебе Варюх, больше всех подфартило — вот он, маленький шпаненок, чудо-чудное, дитя, как бы это сказать-то..?

— Межвременное?

— О, точно! Подрастет, ведь, поди, не поверит, что папка у него, аж в каком году рожденный, Варь?

— В девятьсот четырнадцатом.

— О, сто лет ровно прошло, и сумел его после того, как ушел на небо, родить!

Жизнь у вернувшихся вошла в привычное русло, только вот спали все мужики тревожно, не отпускало их пережитое, никак. Посмеиваясь сами над собой, утешали друг друга:

— Ну лет через пяток устаканится все, будет, как кино какое вспоминать! — предположил Ищенко.

— Не, мужики, — мрачнел Шелестов, — ни фига не забудется. Сгладится немного острота, да, а забыть… не, не получится!

Панас дождался-таки маленького фон Виллова, нагляделся на него и в июле, завершив свои земные дела, ушел.

Гриня, убитый и постаревший, горестно приговаривал:

— Панаска, як жеж я без тебя-то? Осиротел совсем!

А на поминках, встав, попросил правнука Панаса, Макара:

— Макарка, а включи-ка дедову любимую, и, услышав слова: — «Настанет день, и с журавлиной стаей я поплыву в такой же сизой мгле, из под небес по-птичьи окликая всех вас, кого оставил на земле…» — горестно всхлипнул:

— От, знаю, что жизню большую прожил, а все одно внутри пекёт, ох, як мне яго не хватать станеть!

Из дивовцев не приехала только Варя — у Герушки резались зубки, он температурил, и мужики категорически не желали их брать с собой. Варя тоже поплакала, но пищащий малыш не давал долго грустить.

В Германии переживал брат по существу и папа по документам, Николас. Он среди мужиков прочно заслужил прозвище «Немецкая наседка».

— Пусть будет так! — кивал головой Колян. — Но майне кляйн брудер ест мой жизн!!

Брудер крепко стоял на ножках, пытался делать шажки, держась за диван, или скакал в ходунках, загоняя кота под кровать или кресло, очень любил Даньку — у них случилась огромная взаимная любовь, старший тоже обожал с ним возиться.