Сороковые... Роковые - Надежда Михайловна (2016)

— Да, фатер иногда загте, но не много, грустны был сразу. Теперь я понимайт! Варья есть не-на-гля-дная для фатер.

Посидели, поговорили ещё и сделали все однозначный вывод:

— Надо соглашаться на такой вариант, Варюх, для ребенка — это как подарок с небес, кто знает, как масть пойдет, сколько ты проживешь и Колян. Да и его в любой момент может какая-нибудь ушлая молодка окрутить, сама знаешь, седина в бороду, она покоя не дает, а тут все останется Гербертовичу, да и в нашей непонятной и непредсказуемой жизни у пацана будет копейка на учебу, на семью. Мы же не дадим ему вырасти мальчиком-мажором, сказали уже тебе — все в крестные пойдем. Да и родишь в браке с немцем — запишешь его Гербертом, там это имя привычное, — рассуждал Ищенко.

— А если девочка?

— Гербертиной покличем! — засмеялся Игорь. — Вот поедешь с Коляном, обследуешься еще раз, мало ли, для подстраховки. Не, вариант замечательный, твой сухостой — мужик, не зря аналитиком был!

Вот и договорились. Данька идет в конце июня в отпуск, и они сразу летят в Германию, в Ганновер, а там по ходу дела, если патологии нет, значит, Колян везет их в Швейцарию, в домик деда Конрада. Посмотрят заодно и Швейцарию, интересно же.

Николас улетел нагруженный русскими хлебосольными фройндами как езел-осел.

Варя с Данькой сделали шенген, и в конце июня полетели к немцам.

Николас развил бурную деятельность, сразу же потащил Варю регистрироваться, затем была шикарная клиника, где Варе пришлось пробыть неделю, все было в норме, ребенок развивался нормально и самое главное — это был МАЛЬЧИК!!

Вот тут Варю пробило на слезы.

— Дань, а ещё бы он на папу походил…

Данька, пока она лежала на обследовании, облазил весь город, побывал где только можно. Николас с удовольствием показывал и рассказывал о достопримечательностях города, сын надолго зависал над старинными зданиями — очень уж ему нравились здания, выстроенные в готическом стиле — Старая ратуша, Новая ратуша, рыночная площадь, шикарный Большой сад по образцу Версальского, все фотографировал и показывал Варе.

После столь приятного известия и выписки, через два дня поехали в Швейцарию, там опять было много нового и интересного, а потом Варя пошла в банк, где Герби арендовал ячейку для неё.

Набрав цифры — шифр, тот день, когда Герби «сошел с ума», Варя вытащила красивую шкатулку, тяжеленную, сделанную сундучком. Повертела её, постучала по ней, нет, не дерево, кость, похоже, слоновая, сдерживая судорожный вздох, открыла и зависла…

Аккуратно упакованные футлярчики и коробочки с вложенными в каждую небольшим листком бумаги и рукой Герби написан год, как называется, где купил… начиная с Вариного рождения и так по двешестой год.

Герби каждый год добавлял в шкатулку украшения для либен фрау.

Зная её любовь к серебру, он оставил много различных колец, цепочек, кулонов, сережек и особенно любимых ею жестких браслетов. Были так же комплекты из золота обычного и белого. Герби шутливо признавался в своих записках, что стал настоящим охотником за такими вот подарками для Варьюши — объездил весь Восток и Индию, и очень надеется, что хоть что-то да понравится ей. Варьюша сидела, осторожно перебирала все это богатство, примеряла колечки, браслетики, и горько-горько было у неё на душе. Для неё это время без Герби оказалось вечностью, от жуткой депрессии и тоски спас только ребенок, а каково было её Герби всю жизнь — шестьдесят долгих лет жить с такой тоской? Работа, заботы, сын, а вот здесь и сейчас, перебирая с такой любовью собранные для неё вещички, она пронзительно поняла, как одинок был Герби.

Сверху лежал отдельный листок, последний, написанный Герби:

«Варьюша, здесь все, что я хотел бы и желал тебе подарить, не отдаю только того ангелочка, что ты мне подарила. Он всегда со мной, частичка твоего сердца для меня. Люблю, Герби.»

Было Варе не до красот, после посещения банка она не рыдала, но так тошно было на душе.