— Я знаком с тобой три года, — не унимался Александр. — Я хочу на тебе жениться и воспитывать с тобой детей, которые будут похожи на тебя. А ведь я ничего, кроме этого, о тебе и не знаю. Ну почти ничего.

— Хорошенькое ничего! Ты выучил наизусть мои детские фотографии и, по-моему, подбираешься к школьным сочинениям.

— А что мне остается?

— Наше общее прошлое. Согласись, немало.

* * *

Звонок был нетерпеливый и настойчивый. Он выдавал в звонившем человека резкого, грубоватого, не привыкшего считаться с окружающими. И к тому же человека при исполнении служебных обязанностей. Ибо даже самый застенчивый и скромный обитатель планеты Земля, облеченный полномочиями, и плечи расправляет, и спину держит ровнее, и басит солиднее. Государственная служба обещает толику власти и обязательно дает ее, пусть и эфемерную, призрачную.

Двери открыл Геночка, как водится не полюбопытствовав, кто это изволил прозвенеть немузыкальную трель, но к нему, словно два эсминца на помощь линкору, уже приближались Капа и Липа, и глаза их сверкали, будто у сестер горгон — Сфено и Эвриалы. В ту секунду, когда некто собрался перешагнуть порог квартиры, старушки выросли за спиной у Геночки, тем самым отрезав ему путь к отступлению и мешая посторониться. Посетитель оказался заблокированным у входа и обиженно уставился на единственного представителя сильного пола, ожидая от него поддержки и солидарности. Напрасно. В этом доме царил матриархат, и любые поползновения мужчин как-то изменить сложившуюся ситуацию пресекались жесткой и твердой рукой.

Когда бы милейшие дамы давеча, в нотариальной конторе, не были так сильно заняты прогнозом Гидрометеоцентра, то наверняка опознали бы сегодняшнего посетителя. А если бы Олимпиада Болеславовна время от времени включала в коридоре свет, а не полагалась на годами выработанную навигационную систему, то узнала бы в нем неловкого и невоспитанного воришку, смывшегося при ее появлении.

Правда, теперь на нем были потертый джинсовый костюм ярко выраженного китайского производства, темные стоптанные мокасины и кричащая футболка с надписью: «Бэтмен навсегда!», странно смотревшаяся на взрослом мужчине. Прическа была никакая — короткая и небрежная. К тому же виски его слегка серебрились, а нос украшали очки в пластмассовой громоздкой оправе. Словом, это был самый среднестатистический из всех среднестатистических горожан — типичных потребителей условной потребительской корзины. В руках он держал добротный букет гвоздик и большой торт, сделанный, похоже, на заказ и перевязанный пышной лентой.

Поняв, что в квартиру его приглашать не станут, мужчина откашлялся и спросил:

— Татьяна Леонтьевна Зглиницкая тут живет? У меня для нее…

Геночкин мозг только-только собрался послать сигнал лицевым мышцам, чтобы они открыли рот, и речевому центру, чтобы поведать посыльному все сведения про Татьяну Леонтьевну, когда Капа и Липа уже совершили потрясающий по своей слаженности и точности маневр. А именно — Капа схватила Геночку под руку и увлекла куда-то вглубь квартиры, щебеча только что придуманную легенду о кране, который потек так, что просто жуть, — что Гена в него уронил? (Справедливости ради стоит заметить, что легенда не блистала оригинальностью сюжета, но что поделать — и Геночка не блистал разнообразием провинностей.)

Липа же решительно выступила вперед.

— Нет, молодой человек, — отрезала она. — Не живет, чему мы все несказанно рады.

Посыльный проводил удаляющегося Геночку тоскливым взглядом. Что-то подсказывало ему, что от этого милейшего пентюха пользы для его миссии будет значительно больше, чем от суровой дамы.

— Вы ошиблись, — продолжила Липа. — Куда вы вообще собирались попасть?

— Музейный переулок, четыре, — растерянно доложил человек, переминаясь с ноги на ногу, как огорченный пингвин. — Квартира два. Зглиницкая Татьяна Леонтьевна.