Женщины в лесу - Татьяна Поликарпова (2003)

— Да ничего мы живем, — не обидевшись на мой упрек, спокойно ответила Зоя, — хорошо. Уважаем друг дружку. Сначала да, было мне трудно… Но мы сразу же уехали. В этот самый город, где теперь живем. Вот о заводе я плакала. Тут началась эта самая штукатурка, тяжелая. Ломало меня и так, и сяк… Скитались по частным квартирам. Потом уж дали комнатку в общежитии. Нашу трехкомнатную всего-то пять лет как получили. Зато с бригадой мне повезло Дружные все. И все у нас вместе: рождения, женитьбы, разводы вместе переживаем. У каждой своя история. Свое горе. Вместе-то легче. Обычно у меня и собираемся. Так дело шло, время ехало…

А любовь… Она сама по себе. Меня не спрашивала. Ну, чтоб совсем не зачахнуть, нужно было мне иной раз видеть того. Я ездила во Псков. Остановиться было где: там свекровь. Потом и моя мама с отчимом и сестрой вернулись с Севера. Они вербовались туда на пять лет.

Съезжу, увижусь и — дальше живу. Он лет десять не женился. Я его уговаривала, чтоб не тянул, чтоб скорей… Будто знала! Только это с ним случилось, как моя любовь прошла. Когда последний раз виделись — он уж был женатый, сам приезжал сюда, — спрашивает меня: «Написала новые стихи?» «Нет их больше, — говорю. — В восемьдесят третьем последние были. Больше не пишутся».

А в том году он как раз и женился…

…Тут я и ахнула про себя: «Мать моя! Еще и стихи! Ну, Петрова…» А она продолжала:

— Он понял меня. Опустил голову: «Прости меня», — говорит. «За что тебя прощать? — я ему. — Разве ты виноват? Если искать, кто виноват, то вот она, я…» — И Зоя Петровна легко вздохнула. — Так Костя своего добился. Нутро, сила вот эта, — она постучала себя пальцами под ложечкой, — всегда легкую душу пересилят. Так и Костя… И меня… И того… Таких, как Костя, больше нет… Я его уважаю… Ведь он знал, что я езжу во Псков видеться с тем. И никогда слова не сказал… Да… Добился своего и меня уж не мучил. Давал дышать. Вроде и не ревновал. Не знаю уж…

А жалко мне, что прошла моя любовь! И стихов жалко. Конечно, если сесть да задуматься, сложу. Только сидеть-то некогда! А раньше они сами приходили, их и не просишь. В любое время. Так сердце стиснет, так тёмно, плохо, будто удушье… Ну, просто деваться некуда… А глядишь, словами, словами и уйдет… Облегчение…

А! Сейчас и весной не так больно… То есть сладко… И осенью не так пусто… И зимой не так тёмно… — Замолчала… — А, все уже не так!

— А летом? — спросила я, чтоб ее развеселить. Она поняла, рассмеялась:

— Летом — одинаково: некогда! Сад у нас…

…Что-то часто стала примолкать Зоя Петровна. Но я ждала стихов, не понукая ее. И дождалась. Словно нехотя, как-то вяло, она сказала:

— Да у меня все больше о природе… Вы не думайте, что признания какие-то… Идешь на работу весной… А-а… Что объяснять… Вот послушайте, что помню…

Зеленым дымом занялась береза.

Сияет ствол — утешная свеча.

Пришла опять весна, просохли слезы.

Любовь моя, как жизнь, горька, но горяча.

Я здесь. Ты — там. Ну что ж! Мы оба живы.

И сердце в лад с твоим торопится поспеть.

А если вдруг умру, то прядью гибкой ивы

Склонюсь к тебе, чтоб слезы утереть.

То веткой ивы. То листом сирени. То доброю

ладонью лопуха.

А то в жару платком прохладной тени

Коснусь щеки и лба, приветливо тиха…

«Живи, любимый мой», — ты мой услышишь

голос.

Он будет петь в тебе, как твой звучит во мне.

Просвищет соловей, прошепчет в поле колос:

«Живи. Прости меня. И — помни обо мне».

— Да, правильно, это стихи о природе, — сказала я, справившись с каким-то непонятным стеснением в горле… С чего бы? Главное, такие гладкие, правильные стихи… Ах ты, Петрова, Петрова… Любит, чтоб шовчик был выведен, как по ниточке… Я-то ждала чего-нибудь жарко-корявого, доморощенного, а тут на тебе: романс…

— И много у вас таких?

— Много… Уж забываю многие…

— Не записывали?