Багровый лепесток и белый - Мишель Фейбер (2017)

Конфетка смотрит на часы – без четверти двенадцать. Вся прислуга уже, конечно, в стране снов. Завтра рано вставать: это они должны помнить ради собственного блага. В особенности Клара – с ее поджатыми губками и блестящими подозрительными глазками, – она должна дать им передышку до утра, эта ядовитая маленькая мегера. Прижаться паскудной рябой щекой к подушке и дать Земле несколько часов повращаться без нее…

Без десяти двенадцать. Конфетка на цыпочках крадется по холодной лестничной площадке к спальне Софи. Печи в доме остыли и больше не дают тепла, стропила поскрипывают под ветром, по крыше барабанит ледяная крупа. Конфетка, как привидение, проскальзывает в комнату Софи – и обнаруживает, что девочка сидит в кровати с широко открытыми глазами.

– Плохой сон приснился? – мягко спрашивает Конфетка и ставит свечу на комод, укрощая тени, заметавшиеся по стенам. Рядом, на комоде, сидит черномазая кукла; Конфетка отмечает, что кукла завернута в белый вязаный шарф.

– У моей мамы случаются припадки, мисс, – странным дидактическим тоном объявляет Софи, – она говорит ужасные грубости и кричит, а потом падает.

– Это ничего, Софи, – говорит Конфетка, прекрасно понимая, что это очень даже чего, но не зная, чем еще успокоить ребенка. – Вы уже… сделали свои дела?

Эвфемизм, ею же придуманный, звучит жеманно.

Софи выбирается из постели и послушно садится на горшок. Ей известны только эвфемизмы, и если Конфетка сумеет настоять на своем, Софи ничего другого и не будет знать.

– Няня мне сказала, что мама закончит свои дни в сумасшедшем доме, – цитирует Софи, пока струйка мочи с шипением извергается в фаянс. Подумав, добавляет (на случай, если в энциклопедических знаниях гувернантки недостает этой зловещей детали): – Это такой дом, где держат безумных людей, мисс.

«Трепло паскудное, сдохнуть тебе и гнить в аду», – думает Конфетка.

– Странно, что ваша няня говорит такие недобрые вещи, – произносит она вслух.

– Но маме придется туда отправиться, разве нет, мисс? – настаивает девочка, пока ее укладывают в постель.

Конфетка вздыхает:

– Софи, уже поздно, и нам всем нужно бы спать. Сейчас не время тревожиться о таких вещах.

У Софи сна ни в одном глазу.

– Который час, мисс? – спрашивает она.

Конфетка смотрит на каминные часы.

– Без одной минуты двенадцать.

Она укутывает девочку одеялом. В комнате такой холод, что у нее дрожат руки, но глаза ребенка умоляют не уходить.

– Мне тоже пора спать, Софи.

– Да, мисс. Сейчас уже завтра?

Конфетка проверяет, думает, не соврать ли.

– Не совсем, – признается она. – Давайте я покажу вам часы.

Она поднимает с камина тяжелые часы – уродливое, рябое, серо-стальное сооружение, похожее на форму для желе. Софи наблюдает за движением секундной стрелки по циферблату под стеклом. За окном завывает ветер, заглушая тиканье часового механизма.

– А теперь уже завтра, – говорит Софи с облегчением, будто уладилось к взаимному удовлетворению неприятное расхождение во взглядах.

Неожиданно вспомнив, какое сегодня число, Конфетка говорит:

– И не только, детка. Уже декабрь. Последний месяц года, он приносит нам зиму и Рождество. А что будет, когда минует декабрь, Софи?

Конфетка ждет ответа, готовая принять и ответ «Январь», и ответ «1876 год». Дом кряхтит под сильным дождем, полный всяких таинственных звуков, куда более громких, чем тихое детское дыхание. Поняв, что ответа не будет, Конфетка задувает свечу.

Глава двадцать пятая

– Но мы поговорили обо всех, кроме вас, Уильям, – замечает леди Бриджлоу, шагая рядом с ним по влажной дорожке. – Ваша жизнь загадочна, а я очень любопытна.