Багровый лепесток и белый - Мишель Фейбер (2017)

– …что-то поистине нездоровое в том, чтобы лежать в постели, под белыми простынями, вам не кажется? – продолжает миссис Фокс.

– Давайте поговорим о чем-нибудь другом, – с мольбой предлагает Генри. Слева от них завиделось кладбище, за деревьями начинают поблескивать надгробья.

– Ну, тогда… – задыхается миссис Фокс. – Что вы думаете о сегодняшней проповеди?

Генри оглядывается, дабы убедиться, что священник не следует за ними по пятам, – нет, он видит лишь бедно одетую женщину и идущую за нею в некотором отдалении служанку доктора Керлью.

– Думаю, большая ее часть была… достаточно хороша, – бормочет он. – Хоть я вполне обошелся бы без нападок на сэра Генри Томпсона.

– Верно, Генри, очень верно, – пыхтит миссис Фокс. – Томпсону хватает храбрости говорить о зле… – (несколько слов утрачивается), – пора признаться себе… что само понятие погребения… принадлежит миру, малому в сравнении с тем… в какой обратился наш…

Она на миг останавливается, покачивается, опираясь на палку, поводит рукой в сторону кладбища.

– Скромный пригородный погост вроде этого не дает представления о том, что случится… когда население возрастет. Вы читали… превосходную книгу… «О том, какой ужас зреет под нашими ногами»?

Если Генри и отвечает на этот вопрос, Конфетка ответа не слышит.

– Прочитайте, Генри… обязательно прочитайте. Она откроет вам глаза. Более красноречивой… поддержки кремации не существует. Автор описывает… старые кладбища Лондона… до того, как их закрыли… гибельные пары… видимые невооруженным глазом…

Речь ее становится почти неразборчивой. Генри Рэкхэм все чаще тревожно оглядывается назад – не на Конфетку, а на служанку, явно желая, чтобы та нагнала их и переняла у него бразды правления.

– Бог сотворил нас… – хрипит миссис Фокс, – из пригоршни праха… и мне непонятны… люди, полагающие, что Он не способен… воскресить нас… из урн… с пеплом.

– Миссис Фокс, прошу вас, не говорите больше ни слова.

– И многое ли, хотела бы я знать… останется от нас… по мнению поборников погребения… после шести проведенных в земле месяцев?

По счастью, именно в этот миг служанка проскакивает мимо Конфетки и крепко ухватывает больную за руку.

– Прошу прощения, мистер Рэкхэм, – говорит она, когда миссис Фокс почти падает на нее. Генри кивает, страдальчески улыбается – улыбкой бессилия, признающей, что прав обнимать миссис Фокс у него меньше, чем у пожилой служанки.

– Конечно, конечно, – говорит он и остается стоять, глядя вслед двум тщедушным женщинам, которых мог бы, если б потребовалось, оторвать от земли одной рукой каждую и которые неверной поступью, шаткий шажок за шатким шажком, удаляются от него. Недвижный, как столп, Генри Рэкхэм дожидается, когда они заберутся в мрачноватую карету доктора, затем поворачивается к церкви. Замершая на месте Конфетка приходит в движение и минует его, лицо ее искажено под вуалью гримасой стыда – ведь Генри наверняка понимает, что она наблюдала за его муками.

– С добрым утром, – произносит она.

– С добрым, – каркает он, и рука его вздергивается на несколько дюймов вверх, к шляпе, и та вдруг летит на землю.

– Ох и дано же мне жало в плоть! – стонет Уильям, лежа вечером того же дня в постели Конфетки. – Ну почему он выбрал в жертвы интимных излияний именно меня?

– Наверное, у него нет никого другого, – отвечает Конфетка. А следом, рискнув и сама прибегнуть к интимности, добавляет: – И потом, ты же его брат.