Дикие сердцем - Виктория Клейтон (2008)

Я посмотрела на часы. Было половина восьмого утра. Ночь прошла ужасно. Время от времени я проваливалась в кошмарный сон. Просыпаясь, я с ужасом осознавала, что лежу на грязном диване в полуразрушенном коттедже в Дорсете, далеко от всех, кого знаю и люблю. Меня снова преследовал тихий, почти неуловимый звук. Кто-то насвистывал неизвестную мелодию. Я прислушалась — где-то вдалеке церковный хор начал утренние песнопения. Успокоившись, я опять погрузилась в дремоту, но тут же вновь резко привстала на диване. Я узнала знакомый мотив. Птицы не поют «Soave sia il vento». В церкви, как мне известно, эта мелодия также не пользуется популярностью. А может, мне просто померещилось?

Теперь, при свете дня, ночные страхи казались смехотворными. Я чувствовала себя разбитой. Во рту пересохло, ощущался неприятный привкус. Я не чистила зубы двадцать четыре часа. Тело ломило. Мне было холодно, только ногам под тяжестью мохнатого пса было более-менее тепло. Огонь в камине погас. Одинокие угли багрово мерцали в сером пепле. Я попыталась подняться. Пес недовольно зарычал, нехотя подвинулся и освободил мои ноги.

— Привет! — Влажные глаза вопросительно уставились на меня. Я почувствовала, что должна что-то сказать. — Разве твой хозяин не будет искать тебя? — Шерсть у пса была коричневого цвета с желтоватым оттенком и темными полосками вдоль позвоночника и за ушами. Его морда имела благородный вид, он чем-то напоминал льва. Судя по седине, пес был преклонных лет. Шерсть была длинной и довольно чистой. Животное не казалось брошенным. — Ты тоже хочешь пить? Пойдем, поищем на кухне.

Пес спрыгнул с дивана и побежал за мной. Я хорошо запомнила ступеньку на входе и низкую притолоку. В утреннем свете кухня выглядела более привлекательной. На покрытом паутиной комоде стоял фарфоровый сервиз. Рядом с небольшим черным очагом прислонился к стенке стол. Единственный кран нависал над плоской раковиной. Несколько чашек и тарелок стояли на столе среди сухих листьев, которые занес ветер сквозь разбитое окно. Очевидно, крестная Виолы покинула дом неожиданно.

Порыв ветра с улицы пошевелил сухие листья. Ветви дерева зашуршали по стене. Пес стал яростно чесать задней лапой за ухом. Обычные звуки казались грустными в заброшенном месте. Я пыталась представить женщину, которая когда-то стояла на том же месте, на котором сейчас стояла я. Как она жила, что ее волновало, о чем она думала? Чему радовалась, о чем грустила? Она ухаживала за садом, подстригала траву на лужайке, готовила еду, принимала гостей. Теперь только ветер обитает в ее доме…

То немногое, что знала о жизни в деревне, я почерпнула из книг. Сезонные праздники, матчи по крикету на зеленой траве, вечерние чаепития, игра в бридж или вист долгими зимними вечерами. Обязательные собрания прихожан местной церкви; разговоры о достопримечательностях и истории края в холле деревенского муниципалитета; рюмка шерри в компании соседей на Рождество.

На стене, слева от раковины, висело зеркало. Я стала рассматривать свое мутное отражение. Лицо было болезненно бледным. Под глазами — темные круги. Рыжие волнистые волосы спадали на плечи, как на картине художников Раннего Возрождения. Мне не понравилось, как я выгляжу. Я обожала налет романтичности у других, но сама предпочитала смотреть на мир ясными глазами. После суровых вчерашних испытаний волосы торчали в разные стороны, как лучи солнца на детском рисунке. Я пригладила их ладонью.

Смотрела ли крестная Виолы на себя в зеркало с тревогой? Пыталась ли она разглядеть изменения на своем лице? В самом начале болезни она еще должна была осознавать, что с ней не все в порядке: потеря памяти, затрудненность речи. Мне было страшно представить, что чувствует человек, который день за днем теряет частицу себя, замечает, как постепенно меняется окружающий мир. А его привычный образ в зеркале уступает место неизвестно откуда взявшемуся незнакомцу.