В ловушке любви - Франсуаза Саган (1994)

— А я думаю, как раз наоборот, — ответила я. — Видите ли, я решила переехать к Луи Дале, так что на следующей неделе я уезжаю в деревню.

— А когда вы устанете от него, то снова вернетесь к Юлиусу. Вы будете рады найти его на прежнем месте. Ваши комедии развлекают его, а ваша притворная честность вызывает у него смех. Но мой вам совет: не переборщите.

— Насколько я понимаю, — сказала я, — он тоже презирает меня…

— Совсем нет. Он считает вас в глубине души порядочной, но говорит, что в конце концов вы уступите ему.

Я встала и на этот раз улыбнулась без всяких усилий.

— Не думаю. Очнитесь, ненависть ослепляет вас. Вы никак не можете понять одну простую вещь: вы наводите на меня смертельную скуку, вы и все ваши интриги. Интриги же Юлиуса оскорбляют меня, потому что я его люблю, но вы, в самом деле…

Мой удар достиг цели. Слово «скука» было для нее невыносимым оскорблением, а мое спокойствие внушало ей больше страха, чем открытая злоба.

— Со временем я выплачу все и Юлиусу, и портному, — сказала я. — Я сама поговорю с моей бывшей свекровью, улажу вопрос с денежным пособием. И на этот раз без Юлиуса.

На пороге она окликнула меня. Вид у нее был очень озабоченный.

— Что вы скажете Юлиусу?

— Ровным счетом ничего, — ответила я. — Мы с ним больше никогда не увидимся.

Выйдя на улицу, я зашагала, напевая про себя. Нечто вроде веселой злости вселилось в меня. Я все-таки покончила с этим враньем. Меня содержали и холили, чтобы развлекать всю эту публику. Как их, наверное, веселил мой независимый вид, мои похождения… Да, они здорово провели меня. Я была в отчаянии, но вместе с тем испытывала и облегчение: теперь я знала, что делать. Они надели на меня красивый золотой ошейник, но цепь лопнула. Все хорошо.

Я собрала свои вещи, и чемодан оказался полупустым. Я взяла лишь то, что осталось у меня после Алана. И правда, сказала я себе с иронией, самоуважение — не мой конек. Благодаря своей слепоте и детскому оптимизму, я позволила Юлиусу сделать меня посмешищем в глазах людей и в своих собственных глазах. Я оглядела благодарным взглядом это жилище, где исцелилась от Алана и узнала Луи. Мое призрачное и теплое убежище. Я надела на собаку поводок, и мы спокойно спустились по лестнице. Хозяйке дома, слава богу, хватило ума не показываться мне на глаза. Я переехала в маленькую гостиницу. Бросив чемодан на полу, я легла на кровать, а щенок устроился в ногах. Я смотрела, как вечер опускается на город, на шесть месяцев моей жизни, на разломанную дружбу.

Мягкое и ликующее лето я провела в доме Луи. Он никак не прокомментировал мой рассказ. Только стал лишь еще более нежным и внимательным. Часто приезжал Дидье. Мы вместе искали дом в предместьях Парижа и наконец, нашли в Версале. Мы были счастливы, и тот моральный надлом, усталость и меланхолия, которые сопутствовали моему бегству, рассеялись в течение месяца. Я не писала Юлиусу, не отвечала на его письма, даже не читала их. Из того круга я больше никого не встречала. Я виделась лишь с друзьями Луи, своими старыми знакомыми и чувствовала себя спасенной. Спасенной от смутной опасности, без имени и лица, которая из-за этого казалась мне еще страшнее, чем любые другие, которые могли бы подстерегать меня. А ведь я чуть было не приняла все всерьез, чуть было не осталась с людьми, которых не любила и с которыми скучала. Я чуть было не посвятила свою жизнь скуке, приняв ее за нечто совсем другое. Жизнь возвращалась ко мне, и она казалась вдвое прекраснее, чем прежде, потому что в августе я узнала, что жду ребенка от Луи. Мы решили окрестить их вместе: собаку и ребенка, ведь у подросшего щенка все еще не было имени.

19

Мы переехали. Несколько дней спустя, когда я переходила авеню Гранд-Армее в Париже, мне встретился Юлиус. Моросило, навстречу мне мчался «даймлер». Я сразу узнала его и остановилась. Юлиус вышел из машины и подошел ко мне. Он похудел.