Единственная и неповторимая - Шейн Уотсон (2008)

Всю первую половину следующего дня — а это была суббота — она провела в постели, делая телефонные заказы по каталогу. Себя она решила побаловать несколькими безделушками, включая приспособление для массажа с горячими камнями ценой в 150 фунтов. Работал телевизор. Дети играли с хомячком, заставляя его бегать по игрушечному мостику. Рива пылесосила лестницу — нарочно, чтобы не убираться на кухне.

Когда начались новости, Аманда, как обычно, переключилась на другой канал, но там тоже шли новости. Она увидела дом в Хедланде. Что-то сообщал репортер. Первое, что ей пришло в голову, — Дэйв открывает благотворительный фонд искусств, слухи о котором ходили еще в прошлом году. Она прибавила звук. Потом увидела Дэйва — он выходил из дома. Новый «лендровер», водитель, прикрывающий лицо рукой… Ей хватило доли секунды, чтобы заметить на этой руке аметистовые запонки, которые она подарила Николасу на его день рождения. Репортер делал официальное сообщение: «…страдала от неизлечимой болезни крови, обнаруженной всего два месяца назад, и настояла на том, чтобы факт болезни не разглашался. Даже самые близкие…» Слова врезались ей в память. Телефон в тот день не умолкал, но они с Ривой договорились не поднимать трубку, потому что няньку донимал какой-то американский парень. Телефон зазвонил и сейчас. Аманда сняла трубку. Это была Джеки, она плакала навзрыд, глотая слова и захлебываясь слезами.

— Почему? Бо-оже… Ну почему она ничего нам не сказала?.. Не может… быть…

— Я сейчас приеду. — Аманда положила трубку и пошла в ванную. Ее стошнило.

Николас сел рядом и взял ее за руку:

— Думаю, уже все готово… Сейчас начнется.

В день смерти Эмбер ему удалось дозвониться до нее после нескольких попыток.

— Ты был там? — спросила Аманда.

— Да… Решал кое-какие дела.

— Я думала, она пользовалась услугами адвоката Дэйва.

— Ну, так получилось.

— Ты что, не мог мне сказать?

— Милая, это же работа и не подлежит разглашению. Прости меня…

Прежде всего Аманду удивило, что он вообще умел хранить такие тайны. А позже, на похоронах, когда все увидели, каких усилий ему стоило скрывать свои чувства, когда он, словно в оцепенении, стоял в стороне от всех, опустив голову, Аманде стало страшно.

— Надеюсь, с Джеки все в порядке. — Николас повернулся назад. — Ох, спасибо ей, она успокаивает мою маму.

Джеки стояла на коленях между скамьями, через четыре ряда от них. Ее руки сжимали остроконечную шляпу, которая должна была быть на Рашенде, одной из «свободных» редакторов, работающих на Аманду. Неподалеку сидел Роджер со своей женой леди Милли, его Джеки узнала по седым волосам, собранным в конский хвост, а ее длинная шея была одного цвета с лилиями, разложенными по краям скамеек. Слева она увидела Эндрю, зажатого между Лидией и подружкой Феликса Кэта. Они переговаривались через него, наклонившись друг к другу, обменивались любезностями и последними новостями, так что ему пришлось откинуться назад и уставиться в потолок. Дэйв и Сэм сидели на переднем ряду за колоннами, так что Джеки их с трудом разглядела. Между ними мелькала маленькая шапочка, похожая своей расцветкой на шкуру далматинца. На другом конце той же скамьи Отис, сын Дэйва от первого брака, в поисках удачного кадра крутил головой с прижатой к глазам видеокамерой. Аманда, сидевшая напротив Джеки, украдкой делала знаки съемочной группе Десятого канала, разместившейся на галерее. Указательным пальцем она показала в сторону одной из женщин (это была Девина) и отрицательно помахала из стороны в сторону. Затем она направила палец, словно дуло пистолета, на другую женщину (Рашенду). Рядом с Амандой сидел Николас, ритмично покачивающий головой, снова и снова перечитывая свое обращение, заучивая его наизусть. Напротив, на другом ряду, сидел Саймон Бест.