Танго втроем - Мария Нуровская (2012)

– Скажу, если ты ответишь, почему не пришла, – сказала я с полуулыбкой.

Она тоже загадочно улыбнулась:

– Я тебе уже все объяснила. А не явилась на премьеру, потому что пришла к выводу, что член Зигмунда меня больше не интересует.

Голова у меня вдруг пошла кругом, руки затряслись так, что я едва могла удержать чашку в ладони. Пришлось поставить ее на блюдечко.

– Чего ты так разволновалась? Я пыталась тебе объяснить, но, как видно, ты мне не поверила. Ну и получи, раз хотела…

– Я не хотела, не хотела! – вскинулась я.

Проигнорировав мой приступ возмущения, она продолжила:

– После его ухода у меня крыша поехала… я все время сокрушалась, что нет мужских штанов в доме, что нет его бритвы в ванной… Чуть не спятила по-на сто ящему. Прямо как наша такса, которая, до того как сдохнуть от старости, каждый раз открывала дверь в ванную и, вытащив из корзины с грязным бельем штаны Зигмунда, измусоливала их и выгрызала ширинку – все дело было в его запахе… Я тоже тосковала по запаху самца… Хотя бы еще разочек приблизиться к нему… Вот и приблизилась, не имея другой возможности, на сцене… И что из этого вышло?..

Щеки у меня горели, я боялась, что еще минута – и из них брызнет кровь.

– Почему ты так вульгарно выражаешься?

– Я?! Вульгарно?! Это пьеса под названием «Трое на качелях» вульгарная, а не я…

«Она тоже придумывает названия», – промелькнуло у меня в голове.

– Ты думаешь, я нехорошо поступила, когда пришла к тебе тогда?

В ее взгляде я заметила смятение. Быть может, она чувствовала то же, что и я: не знала, как расценивать наше с ней знакомство.

– Какое это теперь имеет значение? – помолчав, сказала она.

– Для меня имеет.

– Потому что не знаешь, сыграла ты в какой-то пьесе или нет? Прекрати ломать голову над этим и приступай к следующей роли.

– Не могу! – воскликнула я. – Пока ты играешь Мадлену, я должна быть Армандой!

– Деточка! Да ты с ума сошла?!!

Мы в упор смотрели друг на друга.

– Почему ты ходишь исповедоваться в будний день? Потому что так делала она?

– А откуда ты знаешь, когда она ходила? Этого нет в пьесе!

– Зато есть в книжке.

И мы снова уставились друг на друга.

– Всем известно, что Мадлена под конец своей жизни стала слишком религиозной, ежедневно ходила на исповедь и, простертая ниц на полу, молилась в костеле.

– И кому это «всем»? – прошипела она.

– Ну… всем в театре.

– Мы – не в театре. И я могу делать все, что мне заблагорассудится, хоть по два раза на дню ходить в костел и исповедоваться… даже три, пять, да сколько угодно раз…

По моим щекам потекли слезы.

– Ты чего разревелась, что я такого сказала?

– Боюсь, я не понимаю, что за роль у тебя сейчас.

– Какая роль? Я ничего не играю. Молюсь, и все.

– Она тоже говорила, что молится! Архиепископ Шаррон ее спрашивает: «Чем спасаешься от дьявола?» А она отвечает: «Молюсь». И тогда он говорит: «Господь за это вознесет тебя и полюбит».

– Надеюсь, что так и будет, – тихо сказала Эльжбета.

Я не могла больше этого слушать, вскочила и выбежала из дома с плачем. Проревела в своей машине всю дорогу домой.