Танго втроем - Мария Нуровская (2012)

«И как ты сыграешь панику? – думаю я. – Только ему это было под силу. Лонцкий мог бы сыграть Лонцкого, но он уже не сделает этого никогда. Так зачем все эти усилия, телодвижения? Сценарий хорош, но нет актера, который сыграл бы главную роль. Артист, на которого рассчитывает сценарист, не годится для этой роли! Эти длинные, неряшливо падающие на плечи волосы должны быть накладными, париком, так ведь? Допустим, щетина могла бы быть своей. А черный свитер? Это будет та самая водолазка?»

Как мне сказать об этом Зигмунду? Что я не могу избавиться от Арманды, что она оседлала меня и не желает слезать? Ведь это будет выглядеть психическим заболеванием. А может, так и есть?.. Я пришла в такой ужас от этой мысли, что на лбу у меня выступил холодный пот. Только не это… Да нет, не может быть, психи не отдают себе отчета в том, что больны, а я готова была описать в подробностях все симптомы болезни, которая была скорее каким-то театральным поветрием. Вполне возможно, что многие в театре проходили через нее, только не хотели в этом сознаться. И то правда, хвалиться было нечем. Героиня, сотворенная пером драматурга на бумаге, подмяла под себя живого человека и теперь навязывала мне свои условия и ждала моей капитуляции. Однако она была не целиком вымышленным персонажем, Арманда существовала на самом деле, но даже в произведениях одного и того же писателя жизнь ее протекала по-разному. В пьесе она покидает Мольера, а в романе остается с ним до конца. А как было в действительности, никому неизвестно. Какие чувства она испытывала, о чем думала и мечтала, связав свою судьбу со старым человеком? Она была такой юной… А что такое вообще союз пожилого мужчины с молоденькой девушкой? Эльжбета как-то презрительно бросила: «Просто старики нуждаются в молодых гормонах. Им кажется, что, женившись на молодухе, они тем самым сумеют отсрочить старость и смерть». И рассказала мне о том, как однажды попала в гости к известному и модному во времена ее молодости драматургу. Сейчас его пьесы почти забыты, но на протяжении долгого времени они не сходили со сцен разных театров. Она поехала к нему вместе с Зигмундом, оба были молоды и еще учились в театральной школе. Кажется, он пригласил их на свой день рождения. Жил драматург под Варшавой, в бревенчатом доме, доставшемся ему в наследство от родителей. Когда умерла его спутница жизни, с которой он прожил многие годы, он познакомился с женщиной, моложе себя на двадцать лет. Женился на ней, и она превратила их совместную жизнь в ад.

– Потому что была моложе его? – наивно спросила я.

– Нет, оказалась сумасшедшей.

«Неужели она так же думает обо мне?» – пронеслось у меня в голове, а Эльжбета, будто угадав мои мысли, усмехнувшись, сказала:

– Нет, о тебе я так не думаю. О тебе я думаю, что ты помешанная, но совсем немного, к тому же твое легкое помешательство из другой оперы.

А тогда они с Зигмундом из темных сеней попали прямо в большое мрачноватое и почти пустое помещение. У стены на лавке сидел драматург. Он выглядел тяжелобольным человеком, и кажется, на самом деле тяжело хворал. Его нынешняя супруга с виду производила впечатление особы весьма странной, одетой к тому же чрезвычайно вызывающе. На ней была кофточка, тесно облегавшая грудь, а узкая юбка – настолько короткой, что казалось, будто она наскоро подпоясалась полотенцем. В ее облике было что-то непристойное, вульгарное. Она суетилась, быстро что-то лопотала, нервно размахивая руками.

Она совсем не подходила этому человеку.

– Зато молодая, – не удержавшись, встряла я.

– Не так уж она была молода – когда они поженились, ей было пятьдесят пять, то есть на год старше, чем я сейчас.

– Да ты что! Правда?! – удивилась я. – Сколько же тогда было ему?

– Семьдесят пять.

– И зачем ему это понадобилось?

Эльжбета пожала плечами:

– Зигмунд задал тот же самый вопрос, когда мы покинули их дом…