Святотатство - Джон Робертс (2012)

— Не могу сказать, что я большой любитель Еврипида, — признался я. — Тем не менее именно благодаря его трагедии я сумел разобраться во всей этой путанице. Смотрел на всех этих актеров в женских нарядах, на Помпея, который в своей тоге триумфатора походил на раздувшуюся от важности жабу, — и внезапно все понял. И знаешь, какая мысль пришла мне в голову? Сам не знаю почему, я сказал себе: «Милон будет очень рад».

— Не представляю, при чем тут Милон, — недоуменно спросила Юлия.

— Поначалу я тоже не представлял. С божественными откровениями всегда так. Постичь их смысл сразу невозможно. Так вот, дело в том, что мой друг Милон намерен жениться на дочери Суллы, Фаусте. Он был очень недоволен, когда узнал, что в ночь этого злополучного ритуала она находилась в доме Цезаря, однако не присоединилась к обществу незамужних женщин. В разговоре со мной он откровенно дал понять, что будет крайне раздосадован, если благодаря моим изысканиям на свет всплывут какие-либо неблаговидные деяния Фаусты. А Милон не из тех людей, кого мне хотелось бы разочаровывать. Представь себе, как велико было мое облегчение, когда я понял — той ночью Фаусты в доме Цезаря не было.

— Но я видела ее собственными глазами, — сухо произнесла Юлия. — Ты полагаешь, я тебя обманула? Или считаешь меня полной дурой?

— Что ты, я бы не посмел, — засмеялся я, яростно тряся головой.

Со стороны я наверняка производил впечатление помешанного.

— Ты видела вовсе не Фаусту. То был ее брат-близнец, Фауст, переодетый женщиной.

У Юлии глаза на лоб полезли:

— Переодетый женщиной? Так же, как и Клодий?

— Да. Той ночью в женских одеяниях щеголяли и Помпей, и твой дядя, Гай Юлий. Возможно, Красс также последовал их примеру. Помпей выбрал для себя наряд травницы, платье пурпурного цвета. Он питает особое пристрастие к пурпуру.

— Но дядя? Насчет него ты уверен?

— В ту ночь ему оказал гостеприимство Метелл Целер. Однако около полуночи Гай Юлий покинул дом Целера. Сказал, что отправится на Квиринал, посмотреть, не послали ли боги каких-либо небесных предзнаменований. Я был в храме Квирина и точно выяснил — той ночью Цезарь не выходил за Коллинские ворота. Полагаю, он, переодевшись женщиной, никем не узнанный вошел в свой собственный дом. Там его уже ждали Помпей, Клодий, Фауст и, я почти уверен, Красс.

— Но для чего им все это? — едва слышно прошептала Юлия. — Для чего понадобилось устраивать подобный маскарад?

— Именно это мне предстоит выяснить, — сказал я. — Идем. Я должен переброситься парой слов со своим рабом, Гермесом.

— Твоим рабом? — переспросила она, направляясь за мной в заднюю часть дома.

— Да, я имею несчастье быть хозяином этого скверного мальчишки, — ответил я, распахивая дверь в кубикул Гермеса.

Парень, бледный от испуга, прижался к стене.

— Где ты это спрятал, гаденыш? — рявкнул я.

— О чем ты, господин? Не понимаю… — пролепетал мальчишка.

Как видно, он еще сохранил остатки совести, ибо вид у него был столь же виноватый, как у Марса, попавшего в сети Вулкана.

— О чем я? Да о том, что ты похитил с трупа Аппия Клавдия Нерона, паршивец! — возопил я и закатил ему пару увесистых оплеух.

— Под кроватью! — заливаясь слезами, прохныкал Гермес.

Я отбросил ногой соломенный тюфяк и увидел в полу выемку, наполненную монетами, кольцами, браслетами и прочими украшениями. Посреди всей этой сверкающей дребедени лежал бронзовый цилиндр толщиной примерно с мой большой палец, а длиной — в ладонь.

— Значит, не смог противиться искушению, — процедил я. — Ночью ты вышел на улицу и обворовал покойника. Не думал, что ты способен на подобную низость, Гермес.