Шильонский узник - Байрон Джордж Гордон

Задумчиво сидел Селим,

Печален, бледен, недвижим, —

И сквозь решетки он безмолвно

Взор мрачный в поле устремлял…

Вздохнула дева, вздох невольно

Ее все думы рассказал.

Такой внезапною грозою

Душа Зулейки смущена;

Ах, разной с ним, но и она

Уже волнуется тоской

В любви младенческой, живой:

У ней так нежно сердце билось;

Но вдруг теперь в груди младой

Невнятно что-то пробудилось,

Какой-то стыд, какой-то страх,

И речь немеет на устах;

И можно ль долго ей таиться?

И как начать? И в чем открыться?

«Что может так его томить?

Зачем ему меня чуждаться?

Не так мы с ним привыкли жить,

Не так нам должно расставаться!»

И вот нарочно вкруг него

Прекрасная в раздумье ходит:

А он и взора своего

Уже на деву не возводит.

Но что ж – кувшин в углу блестит

С персидской, розовой водою;

Она к ней весело летит,

И плещет легкою рукою

На стены мраморны с резьбою,

На златотканые ковры,

Восточной роскоши дары;

Потом на милого взглянула;

К нему бросается стрелой, —

И вдруг душистою водой,

Резвясь, на юношу плеснула;

Но он не слышит, не глядит,

И под одеждой парчевою

Вода душистая бежит

Студеною по нем струею,

А он не чувствует. – Селим

Сидит, как мрамор, недвижим.

«Он все молчит, тоской томимый;

Но разгоню его мечты…

Бывало, он любил цветы,

И я ему цветок любимый

Сама сорву, сама подам».

И дева кинулась к цветам,

Весельем детским оживилась.

И роза мигом сорвана —

И вот бежит, и вот она

У ног Селима очутилась.

«…»

«Любовник розы – соловей

Прислал тебе цветок свой милый;

Он станет песнею своей

Всю ночь пленять твой дух унылый.

«…»

Он любит петь во тьме ночей, —

И песнь его дышит тоскою;

Но с обнадеженной мечтою,

Споет он песню веселей.

«…»

И с думой тайною моей

Тебя коснется пенья сладость,

И напоет на сердце радость

Любовник розы – соловей».

XI

«Но ты цветка не принимаешь,

И гнев на горестном челе, —

Уж ты со мною не играешь!

Скажи, кому ж ты мил, как мне?

О, мой Селим! О, сердцу милый!

Меня страшит твой взор унылый,

Ужель меня ты разлюбил?

Ах! Если выдумкой напрасной

Твоей тоски не усладил

И соловей мой сладкогласный, —

На грудь ко мне склонись, склонись.

Вот поцелуй – развеселись!

Родитель грозный мой с тобою,

Я знаю, и суров и строг;

Но ты к нему привыкнуть мог,

И как за то любим ты мною!

Увы! Не то ль крушит тебя,

Что замуж выдают меня?

Осман, жених мой нареченный,

Он, может быть, он недруг твой!

Клянусь же Меккою святой,

Клянусь любовью неизменной,

Когда не ты велишь мне сам,

Султану я руки не дам!

Ужель, Селим, тебя лишиться

И сердцем мне с другим делиться?

О! Если б что, какой судьбой,

Меня с тобою разлучило, —

Кто будет друг – хранитель мой.

И быть кому твоею милой?

Не бил и не пробьет для нас

Ужасный расставанья час!

Сам Азраил, явясь пред нами,

С колчаном смерти за плечами,

Стрелой одною нас сразит

И в прах один соединит!»

XII

Он ожил, дышит, зрит, внимает;

Он деву тихо поднимает,

Печали нет, исчез укор.

И вся душа в очах сверкает, —

И думы тайной полон взор.

Как спертый дубами

Поток, разъярясь,

Бушует волнами,

В долину стремясь;