Роковая страсть - Роковая страсть

Мне бы просто кивнуть, но сказалось то, что сказалось:

— Мысли есть, просто я в них еще никак не разберусь.

Она неожиданно рассмеялась, громко и от души.

— Понимаю, вы брат Джилли, но в первую очередь — федеральный служащий, а федералам темнить не пристало. Так что у нас все-таки случилось?

— Все дело в том, что сейчас я в отпуске и здесь нахожусь всего лишь в качестве родственника потерпевшей. — В животе у меня заурчало. — Вот что я вам скажу, шериф: Пол сейчас в больнице, и поскольку «Лютик» заполонили участники съезда дантистов и протезистов, я поживу пока в этом доме. А сейчас мне надо бы перекусить чего-нибудь, не то я с голоду помру.

— Съезд протезистов? Вот, стало быть, как Арлин удалось от вас отделаться? Эта женщина совершенно лишена воображения.

— Не судите ее слишком строго. По-моему, я напугал ее, только не пойму чем. Может, дело в том, что я чужак и федеральный служащий?

— Ну да. Таких Хикс в свои чудесные апартаменты не допускает. Да и вообще она на дух не переносит легавых.

— У вас слухи расползаются быстро.

— Это точно. Пол сказал Бенни Пиклу, хозяину ружейной лавки, что вы приезжаете, и этого оказалось вполне достаточно. У Бенни самый длинный язык по эту сторону Больших Водопадов.

— Не понимаю, что дурного в том, чтобы быть федералом? Я не неряха и человек порядочный: на пол не плюю и не сбегу, не уплатив по счету.

— Это не имеет никакого значения. Арлин не нравится, даже когда я появляюсь рядом, а ведь меня она хорошо знает. Ну а вы для нее не лучше чумы. Из Вашингтона заявились, так? А Вашингтон — рассадник греха и разврата. Ладно, Мак, будет об этом. Вы здесь, и вы хотите разобраться с тем, что произошло. Я — тоже. Отчего бы нам не объединить наши усилия? Вопрос лишь в том, готовы ли вы играть на равных.

От такой прямоты я даже слегка опешил.

— Вообще-то я совершенно не собирался ни с кем играть, но уж если делать это, то, разумеется, на равных. Не понимаю, в чем тут вопрос. Я хочу разобраться, как и что здесь произошло, и просто счастлив, что местная полиция просто не отмахнулась от расследования — ведь нетрудно было признать случившееся попыткой самоубийства, вызвать психиатра, и дело с концом. А теперь мой вопрос: вам известно что-нибудь из того, что я должен знать, или вы считаете, что Джилли случайно врезалась в этот чертов утес?

Мэгги, хотя и немного оттаяла, отвечать не торопилась.

— Когда и как вас ранило?

— А откуда вы знаете? Неужели я до сих пор выгляжу как овсянка недельной давности?

Шериф склонила голову набок и внимательно посмотрела на меня. Кажется, она моложе, чем мне представлялось поначалу. На ней темные очки, в которых так любят щеголять дорожные полицейские в твердой уверенности, что они производят устрашающее впечатление на нарушителей. Волосы у Мэгги каштанового цвета, они заплетены в толстую косу, прихваченную на затылке булавкой в виде индейского тотемного столба; помада на ее губах бледно-кораллового оттенка, точь-в-точь как у моей английской подружки Кэролайн. Но Кэролайн, модельер по профессии, никогда не выглядела такой решительной и уверенной в себе, как эта женщина.

Дав мне время изучить ее, Мэгги сказала:

— Всегда ненавидела овсянку. К счастью, у вас с ней ничего общего, но передвигаетесь вы с некоторым трудом, словно вам на двадцать лет больше, чем в действительности. Кроме того, у вас на левой щеке следы порезов, а еще вы потираете правый локоть и немного скособочились, будто ребра побаливают. Нет, это не овсянка. Итак, что же с вами приключилось?

— Машина подорвалась.

— Что-то я об этом ничего не слышала.

— Не здесь, в Тунисе. Паршивое место. Стоит слово сказать, как рот песком забивает, а людей, с которыми мне пришлось иметь дело, милягами никак не назовешь.