Нелюбимый - Маша Драч

Это должен был быть обычный брак по расчету, на выгодных условиях для двух сторон. Еще одна акция, которая в будущем может принести прибыль. Но что-то пошло не так. Стремительно, резко, будто снег в середине июля. Я был я, и в то же время уже абсолютно другой человек. Что она сделала? Почему я теперь такой? Сколько прошло времени? Несколько недель? Знаю, что яд обычно убивает почти что мгновенно, но мой яд, кажется, изощренным.

Сижу на краю кровати и просто смотрю на нее… Бледный свет луны, едва просачивающийся сквозь шторы, мягким бликом ложится на мерно вздымающуюся грудь. Рыжие, почти огненные волосы размелись по белой подушке. Красиво… Живописно.

Я не шевелюсь, совсем ничего не делаю, просто дышу и смотрю на нее. Иногда позволяю себе такую роскошь. Смешно, наверное, всё это, но я не смеюсь. Не получается. Она юная, жаждущая перемен, свободы, а я… Уже взрослый, устоявшийся. Пропасть длиной в вечность.

Знаю, что не любит и никогда не полюбит, но острое чувство эгоизма, первобытного желания сделать всё, чтобы она была только моей, отравляет сильней, чем моя любовь к Арине. Не знал, что бывает так… Просто увидел ее в день нашей свадьбы и некий щелчок в груди начал обратный отсчет.

Тонкие запястья, оплетенные ниточками вен, создают некий изысканный узор. Хочется поцеловать, осторожно, так, чтобы касания губ едва можно ощутить, но сдерживаю себя. Не надо это, глупо и как-то уже совсем по-детски. Так взрослые мужчины обычно себя не ведут, только если… Не влюблены. По-настоящему, не гонимые банальным сексуальным чувством, голодом, а подчиняющиеся голосу, идущему из груди чуть левее ее центра

Пора идти. Нужно сделать еще много дел, чтобы завтра нормально выступить на совете директоров, но ноги не слушаются. Прилагаю усилия, встаю. Она ворочается в кровати, переворачивается на бок и подкладывает одну ладонь под щеку. Всегда так делает, это что-то уже на уровне инстинктов.

Улыбаюсь осторожно, будто даже немая улыбка может нечаянно разбудить ее. Медленно подхожу ближе, склоняюсь, целую в висок и так же медленно ухожу из комнаты. Задерживаюсь на секунду на пороге, чтобы обернуться и коснуться взглядом острых коленок, тонких бледных запястий и мягкой линии скул. Это у меня уже тоже… на уровне инстинктов.

8

Между мной и Германом установилась некая связь. Она была тонкой, почти неощутимой, будто паутинка, но благодаря ей моя жизнь в доме мужа преобразилась. Стало легче дышать. Теперь я начала смотреть на Германа немного под другим углом. Сердце продолжало молчать, но в душе зародилось трепетное ощущение благодарности и уважения к этому человеку.

Мы всё так же нечасто виделись: муж на работе, я на балконе в окружении красок, кисточек и живописной картины сада. У меня появилась цель — во что бы это не стало, доказать комиссии свое право учиться на факультете художественных искусств. Именно с появлением цели я наконец-то успокоилась и никакие дурные мысли больше не посещали моей головы.

Не знаю, что двигало Германом, но я расценила его поступок, как веру в мои силы. Муж не видел и не знает, как я умею рисовать, но ему оказалось достаточно одного моего слова, чтобы безоговорочно поверить. Это впечатляло и вместе с тем рождало горький вкус своей ничтожности перед ним. Я не любила его и временами продолжала бояться, когда слышала, как Герман общается со своими подчинёнными. Он бывает жесток, даже очень. Его лицо в такие моменты меняется до неузнаваемости и, наверное, это меня пугает больше всего. Когда Герман такой, мне хочется спрятаться куда-нибудь подальше и продолжить верить в то, что он хороший, всегда и со всеми. Но я понимаю, что это невозможно, такова жизнь — нужно уметь защищаться и если понадобиться, то и нападать.