Нелюбимый - Маша Драч

Меня привезли домой, а Герман как обычно уехал на работу. Желания находиться в четырех стенах у меня не было, поэтому я расположилась на лавочке в саду. В воздухе витал сладковатый аромат цветов, грело солнце и щебетали птицы. Красивое место, а главное — тихое и уютное.

Я пробыла здесь почти до вечера, пока Евгения не позвала меня ужинать. Я не плакала из-за несбывшихся ожиданий, в конце концов, всё сложилось очень даже хорошо, просто отчего-то на душе возникла угрюмая тоска.

— И как всё прошло? — поинтересовалась Евгения, пока я пыталась нормально поесть.

— Филологический, — кратко ответила я.

— Как так?

— Мест в художественном уже нет.

— Ну не расстраивайтесь. Почему бы вам на дому не начать заниматься любимым делом? Если вам действительно нравится писать картины, то ничто не помешает это делать.

— Да, наверное, вы правы.

После ужина я решила прибраться в своей комнате. Мне совесть не позволяла поручить уборку кому-то другом, ведь я здесь живу, а значит и мне следить за порядком. Я привела в божеский вид туалетный столик, убралась в шкафу, отсортировала все вещи и свои, и Германа. В общем, я так увлеклась этим процессом, что начала и зеркало натирать до блеска, и комнатные цветы приводить в порядок. Уборка помогла мне всё переосмыслить и принять то положение вещей, какое оно есть. Ну не стану же я капризничать и топать ногами только потому, что на художественном факультете для меня не нашлось места. Это как минимум неправильно и глупо.

— Что ты делаешь? — вдруг раздался вопрос за моей спиной, пока я, сидя на полу, вытирала горшки для цветов и аккуратно срезала пожелтевшие листочки.

— Решила немного убраться, — я подтянула на плече лямку джинсового комбинезона, в котором еще у родителей дома часто ходила и поднялась на ноги.

— Ты могла об этом попросить прислугу, собственно, поэтому они и получают зарплату.

— Мне не тяжело всё сделать самой, — я взглянула на Германа, он в руках держал какие-то пакеты и разложенную деревянную конструкцию, напоминающую мольберт.

— Это всё тебе, — объявил муж и вручил мне пакеты.

Я вопросительно посмотрела на него, затем глянула на содержимое пакетов. Краски, карандаши, ручки, фломастеры, кисточки и альбомы. Я ожидала всякого, но уж точно не этого.

— Спасибо, но зачем?

— Тебе нужно как следует подготовиться, — ответил Герман, аккуратно поставив в угол деревянные детали мольберта.

— Ничего не понимаю, — растерянно прошептала я.

— Вот, — муж вручил мне список. — Тут указано, какие работы ты должна подать до первого сентября, чтобы в комиссии их могли оценить и решить подходишь ты им или нет.

— Но, — я настолько была сбита с толку, что даже не могла нормально выразить свою мысль.

— Я договорился с деканом, — объяснил Герман. — Он ничего не обещает, но я смог его убедить дать тебе шанс. Если всё получится, то ты будешь заниматься тем, чем хочешь.

Я поставила пакеты на пол и секунду, поколебавшись, неуверенно, немного боясь, подошла к Герману ближе. Он перестал двигаться, замер на месте, удивленно наблюдая за мной. Привстав на цыпочки, я крепко обняла его за шею и поцеловала в щеку, немного колющую отросшей за день щетиной.

— Спасибо тебе большое. Это очень многое для меня значит, — абсолютно искренне произнесла я.

— Не за что, маленькая моя, — я почувствовала его улыбку и легкий поцелуй в ответ.

Отступление. Герман

Острые коленки, тонике бледные запястья, мягкая линия скул и эти родинки на шее, которые так и призывают поцеловать все разом и каждую по отдельности. Она уже была во мне, где-то глубоко в душе, в крови, в сердце. Трудно признавать то, что ты уже не ты, а твой привычный отлично сформированный мир вдруг дал трещину, через которую обильным потоком хлынули черно-золотистые лучи новой реальности.