Не властью единой - Андрей Посняков (2022)

– Я забыл? Я?

Тут и «охотнички» подлили масла в огонь. Вернее, «охотничек» – Вячко:

– Ай, вай, стрелы-то – что? Вдруг да белка? Чем бить будем? А, понял, белок не берем. Только дичь. Эх, коли повезет, так и тетерева запромыслим!

– Идем уже… тетерев.

Гомон стоял, что надо, на всю округу, глухой не услышит! И тут еще от костра послышалось нечто ритмично-гнусавое:

Дождь, дождь

На бабкину рожь,

На дедову пшеничку

Да на девкин лен

Поливай ведром![2]

Вообще-то, по большому счету Михаил Андреевич Ратников к музыке был равнодушен. Нет, на танцы-то в свое время хаживал, и даже битловскую «Облади-облада» иногда напевал – ее как раз на танцах-то играл местный ВИА. Ну а чуть позже свой вклад внес и Коля, судовой радист-«маркони». Миша особо-то с ним не корешился, но все же на одном судне ходили. Выпивали под музыку из Колькиного «Шарпа», под всякие там «Бони-М» да «АББА».

Впрочем, то, что сейчас выкрикивала Добровая, пением назвать было нельзя. Скорее – рэп, этакий бодрый речитативчик:

Дождь, дождь

На бабкину рожь…

Что ж, наверное, кому надо – услышали.

После полудня явились с докладом рыбачки-охотнички. Следуя всей серьезности дела, сотник заслушал отдельно каждого – вместе-то не хочешь, а соврать можешь, этак для красного словца.

– Ну, обычно все, – поплевав на ладони, рыжий Велька пригладил вихры. – Ручей как ручей. Ну, трава намята – так звери на водопой ходят, бобры, лоси… Рыбаки тоже заглядывают – чужие верши приметили.

– Рыбаки, говоришь? Ага…

То же самое подтвердил и куда более серьезный Ермил. И про намятую траву, и про верши – так в Погорынье называли рыбацкие сети.

– А так, господин сотник, да – ничего такого. Никто за нами не следил, в лесу никого не видели. Разве что верши…

– А что с ними не так? – насторожился Миша.

– Да вроде все так… – отрок задумался, почесал заросший затылок. – Но больно уж их много.

– Много… Много – не мало. Поглядим.

Выслушав «рыбачков», сотник задумчиво пожевал сорванную травинку. Ну и что с того, что сетей много поставили? Он что – рыбнадзор, что ли? Значит, есть в ручье рыба – и много.

– А рыбы-то наловили много?

– Да уж немало, господин сотник, – хмыкнул Ермил. – Только рыба-то – сорная почти вся. Окунье, уклейки, подлещики… Налимов – и тех мало, да две форельки всего.

– А сети-то эти далеко?

– Да далече, в заводи. Верст… пять… – подняв к небу глаза, отрок прикинул расстояние. – Нет, шесть все-таки. Да – шесть.

– Ладно, добро. Понадобишься – позову.

Охотники тоже ничего толкового не сообщили. Лес как лес – чужих следов не заметили. Лишь Ратко немного встревожился:

– А дичь-то здесь пуганая, господине.

– Так селенье рядом – Васильково. Да и от Ратного – бешеной собаке двадцать верст не крюк.

– Может, оно и так, – задумчиво покивал охотник. – Только больно уж хлопотно сюда переться. Болота кругом, буреломы… Одна слово – урочище! Какая тут, к черту, дичь?

– Так запромыслили что-нибудь?

– Да как не запромыслить-то, господине? – пригладив реденькую бородку, Ратко хитровато улыбнулся. – Мы охотники али кто? Двух тетеревов на стрелу взяли – здоровущие! – да рябчика… тоже немаленький – на котел. Однако ж пришлось попотеть. К Ратному ближе, чай, и побогаче леса имеются. А тут не охота, а так – тьфу! Говорю же – урочище.

Отпустив охотников, сотник уселся за сколоченным вчера сараем на старый пень. Здоровенный, в три обхвата – выкорчевывать его не стали, себе дороже, уж лучше использовать как стол или верстак.

Думал Михаил недолго. Минут через пять уже подозвал Ермила… Хотел сперва Вельку – тот поэнергичнее, – да тут же и передумал, Ермил все же серьезнее, да и дотошный – до полного занудства иногда.