Другая королева - Филиппа Грегори (2016)

Она с той же холодностью отвечает, что ей нездоровится, что ей нужна свобода, что она требует, чтобы Елизавета исполнила соглашение и отправила ее домой в Шотландию и что у нее нет писем. Они расстаются с пустой любезностью, как враги, которых заставили танцевать вместе, и они сошлись в фигуре танца на мгновение, а потом снова расходятся.

Я должна была бы радоваться тому, что их дружба так внезапно и так скверно кончилась, должна бы смеяться украдкой, что неверная королева и ему оказалась неверна. Но в этой тюрьме трудно радоваться. Мой муж граф в последние дни постарел на несколько лет, лицо его омрачено печалью, он почти не говорит. Она, лишившись его любви, теперь одинока и снова приходит посидеть со мной днем. Приходит тихо, как попавшая в немилость горничная, и меня, надо сказать, удивляет, что его неодобрение так на ней сказалось. Можно подумать, он ей был небезразличен. К пяти часам для работы нам зажигают свечи, и она говорит, что боится ночей, которые стали темнее, и серого утра. Ее летняя удача пошла на спад, поток везения пересох. Она знает, что еще одну зиму проведет в заточении. Сейчас нет надежды, что ее отправят в Шотландию. Она сама разрушила свои надежды, и я боюсь, что теперь проклятие этого печального призрака поселилось в моем доме навсегда.

– Бесс, что там, в Лондоне? – спрашивает она меня. – Можете рассказать. Я едва ли могу как-то воспользоваться тем, что узнаю. Думаю, все знают больше, чем я.

– Герцог Норфолк арестован, его снова обвинили в заговоре с испанцами и вернули в лондонский Тауэр, – отвечаю я.

Она бледнеет. А, думаю я, в кои-то веки ты нас всех не опередила. Ее шпионы и наушники, должно быть, легли на дно. Она об этом не знала.

– Бесс, нет! Это правда?

– Его обвиняют в том, что он участвовал в заговоре с целью вас освободить, – говорю я. – Вы должны знать об этом больше, чем я.

– Клянусь…

– Не надо, – холодно произношу я. – Не трудитесь.

Она умолкает.

– Бесс, будь вы на моем месте, вы поступили бы так же. Мы с ним…

– Вы себя в самом деле убедили, что любите его?

– Я думала, он меня спасет.

– Что ж, вы привели его к смерти, – говорю я. – Я бы такого не сделала. Даже на вашем месте.

– Вы не знаете, каково быть королевой, – просто отвечает она. – Я королева. Я не такая, как другие женщины. Я должна быть свободна.

– Вы обрекли себя на пожизненное заточение, – предсказываю я. – А его на смерть. Я бы на вашем месте этого делать не стала, будь я королевой или кем угодно.

– Они ничего не докажут, – говорит она. – И даже если подделают свидетельства или получат ложные показания слуг, он все-таки кузен королевы. Он королевской крови. Она не приговорит своего родственника к смерти. Особа королевской крови священна.

– А что ей еще делать? – спрашиваю я раздраженно. – Вам хорошо говорить, чего она не может сделать; но какой у нее выбор? Какой выбор он ей оставил? Он не перестал плести заговоры, и это после изъявления покорности и прощения, а если не отказаться от заговоров, дав слово, что ей делать, кроме как покончить с этим? Она не может всю оставшуюся жизнь ждать, когда до нее доберется ваш убийца.

– Она не может его убить: он ее кузен и он королевской крови. И она никогда не сможет убить меня, – заявляет она. – Она не может убить сестру-королеву. А я никогда не подошлю убийцу. Так что она не сможет с этим покончить.

– Вы стали друг для друга ночным кошмаром, – говорю я. – И словно ни одна из вас не может проснуться.

Мы какое-то время сидим в молчании. Я тружусь над гобеленом с изображением дома в Чатсуорте, аккуратным, как чертеж строителя. И думаю о том, что это все, что останется мне от Чатсуорта, когда мне придется продать свою гордость и радость по бросовой цене. Все, что останется от лет моего счастья – вот этот гобелен с домом, который я любила.