Тысяча сияющих солнц - Халед Хоссейни (2008)

– В Пешаваре.

– Это ты уже сказала. – Он вертикально ставит карандаш на чистый лист бумаги. – Где именно в Пешаваре? В каком районе? Название улицы, номер квартала?

Лейла изо всех сил старается подавить охвативший ее ужас.

– Улица Джамруд. – Это название звучало в разговоре на званом ужине, который дала мама в честь вступления моджахедов в Кабул.

– Ага. На этой же улице находится гостиница «Континенталь-Жемчужина». Дядя не упоминал про нее?

– А как же, упоминал, – хватается за соломинку Лейла.

– Ах да, «Континенталь» ведь на улице Хайбер.

Из коридора доносится плач Азизы.

– Моя дочь чего-то испугалась. Разреши мне взять ее, брат.

– Я при исполнении. Обращайся ко мне «господин полицейский». Скоро дочка будет с тобой. А номер телефона дяди у тебя есть?

– Есть. То есть был. – Даже через бурку Лейла чувствует его испытующий взгляд. – Ой, кажется, я его забыла. Я такая рассеянная последнее время.

Он вздыхает. Спрашивает, как зовут дядю. А его жену? А сколько у них детей? Их как зовут? Где дядя работает? Сколько ему лет? Простые вопросы ставят Лейлу в тупик.

Полицейский откладывает карандаш, сплетает пальцы и наклоняется к Лейле, словно родитель, отчитывающий шалунью.

– Сама понимаешь, хамшира, если женщина пустилась в бега, это преступление. Их перед нами много проходит. Едут куда-нибудь одни и говорят, что муж умер. Иногда правду говорят, но по большей части лгут. За побег тебя могут посадить в тюрьму. Да ты и без меня это знаешь.

– Отпустите нас, господин… – к лацкану пришпилен значок с именем полицейского, – господин Рахман. Ведь ваше имя означает «честь». Смилуйтесь над нами. Ну что вам стоит отпустить двух несчастных женщин? Какой от нас вред? Мы же не закоренелые преступницы.

– Не могу.

– Умоляю вас.

– Я исполняю закон, хамшира, – значительно произносит Рахман. – Мой долг поддерживать порядок.

Лейлу разбирает смех, хоть она и в отчаянии. О каком порядке речь, когда моджахеды такое творят, когда вокруг сплошь грабежи, убийства, изнасилования, пытки, казни, обстрелы, тысячи невинных жертв? Порядок. Постыдился бы.

Но вслух Лейла говорит другое:

– Если вы отправите нас домой, он с нами такое сделает… словами не опишешь.

Полицейский старается не отводить глаз. – Каждый – хозяин у себя в доме.

– А как же тогда закон, господин Рахман? – Из глаз у Лейлы текут слезы ярости. – И где будете вы со своим порядком?

– Полиция не вмешивается в семейные дела, хамшира.

– Еще бы вы вмешивались. Когда речь идет о мужчине, вы целиком на его стороне.

Полицейский поднимается на ноги.

– Допрос окончен. Должен сказать, ты сама виновата во всех своих бедах. А теперь подожди в коридоре и пригласи эту… вторую, кем бы она тебе ни приходилась.

Лейла возражает. Потом кричит. Появляются еще двое полицейских, которые выволакивают ее из кабинета.

Допрос Мариам продолжается не больше пяти минут. К Лейле она выходит с трясущимися руками.

– Он задал столько вопросов. Прости, Лейла-джо. Я не такая смышленая, как ты. Я не знала, что ответить. Прости.

– Ты тут ни при чем, – обессиленно произносит Лейла. – Это я во всем виновата. Только я.

В седьмом часу вечера полицейская машина останавливается у их калитки. Лейле и Мариам велят оставаться в машине под охраной солдата-моджахеда. Шофер хлопает дверцей, стучит в калитку, разговаривает с Рашидом. Показывает женщинам, чтоб выходили.

– Вот вы и дома. Добро пожаловать, – ухмыляется охранник, закуривая.

– Ты, – говорит Рашид Мариам. Голос у него хриплый, срывающийся. – Ты подожди тут.

Мариам молча садится на диван.

– А ты с плаксой марш наверх.