Бегущий за ветром - Халед Хоссейни (2003)

А ведь недавно Сохраб перестал меня отпихивать. Пока я не нарушил своего обещания.

— Сохраб, мне не вернуть прежнюю жизнь, как бы мне этого ни хотелось. Зато я могу взять тебя с собой. Ты был в ванной, когда я хотел сказать тебе об этом. Тебе дадут визу в Америку, и ты будешь жить с нами. Это правда. Я обещаю.

Он шмыгнул носом и зажмурился.

Зря я сказал «обещаю».

— Знаешь, за свою жизнь я сделал много дурного, в чем потом раскаивался. Самое плохое: я взял назад обещание, которое дал тебе. Но больше такого не повторится. Прости меня, пожалуйста. И верь мне. — Я понизил голос: — Так ты поедешь вместе со мной?

В тот зимний день, сидя под вишней, ты спросил у Хасана, будет ли он есть грязь, если ты велишь. Устроил другу проверочку, нечего сказать. А теперь сам оказался в роли муравья под лупой. Старайся теперь, доказывай, что чего-то стоишь. Ты заслужил.

Сохраб повернулся на другой бок, спиной ко мне, и долго не произносил ни слова. Я уж подумал, он задремал, когда услышал:

— Я так устал…

Порвалось что-то между мной и мальчиком. До моей встречи с адвокатом Омаром Фейсалом робкая искорка надежды все-таки светилась в глазах Сохраба. Теперь взгляд его потускнел, и неизвестно, вспыхнут ли его глаза опять. Улыбнется он когда-нибудь? Поверит мне?

Я сидел у его кровати, пока он не заснул, потом отправился на поиски другой гостиницы.

Я и ведать не ведал тогда, что целый год пройдет, прежде чем Сохраб заговорит вновь.

Мое предложение Сохраб так и не принял. И не отверг. Он понимал: однажды повязки снимут, больничную одежду заберут. Что тогда делать маленькому хазарейцу-беспризорнику, куда податься? Сил не осталось, в душе пустота и безразличие, веры никому нет, как нет и возврата к прежней жизни. Зато есть дядюшка с его Америкой.

Что ждет его там?

Но рассуждать о будущем для меня — непозволительная роскошь. Не до того, от демонов бы отбиться.

В общем, не прошло и недели, как по раскаленному летному полю мы подошли к самолету, и воздушный лайнер унес сына Хасана в Америку.

Позади были ужасы, впереди туман.

Однажды, году этак в 1984-м, в видеомагазине во Фримонте ко мне подошел парень со стаканом кока-колы в руке, показал на кассету с «Великолепной семеркой» и спросил, смотрел ли я этот фильм.

— Тринадцать раз, — любезно ответил я. — Чарльз Бронсон умирает, Джеймс Кобурн и Роберт Вон тоже.

Парень взглянул на меня так, будто я плюнул ему в стакан.

— Ну спасибо тебе, приятель.

Кассету он, само собой, не купил.

Так Америка преподала мне урок: у нас не принято раскрывать, чем кончается фильм. Совершившему этот смертный грех уже не отмыться, всеобщее презрение покрывает его.

В Афганистане все было наоборот: люди старались заранее разузнать побольше насчет конца. Стоило нам с Хасаном вернуться из кинотеатра «Зейнаб» с какого-нибудь индийского фильма, как на нас все накидывались — Али, Рахим-хан, Баба, толпа отцовских приятелей и дальних родственников, вечно слонявшихся по двору и по дому. Только и слышно было: «А она находит свое счастье? А его мечты исполняются или все идет прахом? А конец счастливый?»

А какой конец у истории про меня и Хасана? Счастливый или нет?

Кто знает!

Все-таки жизнь — не индийский фильм. Зендаги мигозара, жизнь продолжается, любят повторять афганцы. И нет ей дела до героев и героинь, завязок и кульминаций, прелюдий и финалов, жизнь просто неторопливо движется вперед, словно пропыленный караван кучи.

И хотя в прошлое воскресенье случилось маленькое чудо, это дела не меняет.

Жарким августовским днем 2001-го (месяцев семь тому назад) мы прибыли домой. Сорая встречала нас в аэропорту. Я очень давно ее не видел. Только когда она обхватила меня за шею и меня овеял яблочный запах ее волос, я до конца понял, как соскучился.

— Ты как утреннее солнышко после темной ночи, — шепнул я.

— Что?