Transhumanism Inc. - Виктор Пелевин (2021)

– Экономнее гнать все стадо через одну симуляцию. Я имею в виду, синхронно. Но вот повторять эту симуляцию раз за разом нельзя – упадет выработка агрегата «М-5». Нейронные связи и контуры надо обновлять. Нужен коллективный сон, меняющийся каждую ночь. И еще, конечно, необходима имитация родовой травмы в каждом цикле, это Судоплатонов вам верно объяснил. В конце или в начале – не играет роли.

– Моя разведка доносила, – сказал кукуратор, – что Гольденштерн успевает прожить целую жизнь с заката до рассвета. Но почти все его жизни обычные – серые, мучительные и малоинтересные.

– Да, – ответил Розенкранц. – Тут существенно не содержание, а скорость. Бесконечные ряды банок, работающих с максимальной нагрузкой. И никто уже не помнит, что снилось вчера. Мы только начали движение к этому идеалу. Но уверенно к нему приближаемся.

– А что такое тюрьма «Новая Жизнь», про которую говорил Ахмад? Кто там сидит? Чем они занимаются?

– Те, кто там сидит, не знают, что они в тюрьме, – улыбнулся Розенкранц. – Их там очень много. И со всеми происходит одно и то же… Неужели не догадались?

– Догадываюсь, – вздохнул кукуратор. – Гольденштерн, выходит, тоже трудится?

– Трудится, конечно. И вы трудитесь. Все в этом мире работники, разве духовник вам не объяснял?

– У меня тогда еще вопрос. Шейх Ахмад говорил про древнего змея… Про мозгового червя, стоящего за человеческой историей. Это правда?

– Да. Мы называем его «языком».

– Почему?

– Ну, во‐первых, он чем-то похож по форме. Во-вторых, что важнее, это и есть создатель второй сигнальной системы. Того самого языка, на котором творит ваш великий Шарабан-Мухлюев. Без второй сигнальной системы не будет никакого баблоса. В-третьих… В общем, как с мистерией Гольденштерна. Больше смыслов, чем поместится в вашей голове.

– Язык бессмертен?

– И да и нет. Он жив до тех пор, пока жив содержащий его человеческий мозг. Раньше мозг умирал вместе с телом – и в этом была проблема. Миграция языка из мозга в мозг была рискованным обременительным делом и сопровождалась смертью прежнего носителя. Но сейчас… Древнему змею больше не нужно менять дом.

– Значит, стать одним из вас уже нельзя?

– Почему же, – ответил Розенкранц. – Миграция перестала быть необходимостью. Но она остается возможностью. Вы добрались до этой комнаты и заявили о своем желании влиться в наши ряды. Это осуществимо. Язык вполне может в вас войти, покинув прежний мозг.

– И кто согласится на такое? Кто перестанет быть богом?

– Я, – ответил Розенкранц. – Я жду того, кто займет мое место, отпустив меня на свободу… Именно поэтому я и подметаю пол в тревожном боксе. Я жду, когда на очередной банке замигает лампочка. Вдруг повезет…

– А что случится с вами? С вашим мозгом?

– Не занимайте себя этим вопросом, – сказал Розенкранц. – Я весьма древнее существо, провел много времени в загробных скитаниях и давно нашел для себя долину покоя и последний приют…

Кукуратор вежливо улыбнулся, как делал всегда, когда слышал непонятную чепуху.

– Увы, судьба не отпускает меня, – продолжал Розенкранц. – Найти преемника непросто. Понимаете ли вы, каково мне столько лет глядеть на эти мигающие белые лампочки – и ошибаться опять и опять?

Кукуратор пожал плечами.

– Вы вот даже нарядились практически Розенкранцем, – продолжал Розенкранц ворчливо. – Немного с вашей стороны самоуверенно, вы не находите?

Кукуратор улыбнулся еще вежливей, чем в прошлый раз. Те, кто знали его, испугались бы этой улыбки.

– Наступает важнейшая минута вашей жизни, – сказал Розенкранц. – Но вы думаете не о том. Банки, Гольденштерны, баблос – это просто. Сложно другое. Вы хоть понимаете, какие моральные проблемы встают перед окончательными бенефициарами существующего миропорядка?

– Мне надоело понимать, – ответил кукуратор. – Я хочу стать. Таким как вы. Одним из вас.

– Но хоть в этом вы уверены?

– Уверен. Абсолютно уверен.