Дорога соли - Джейн Джонсон (2012)

Вдруг я вспомнила кота, который жил у нас в дни моей юности. Мы звали его Максом, полное же имя было Доктор Максимус ибн Араби, маленький такой зверек с огромными ушами и гладкой, лоснящейся, рыжевато-коричневой шерсткой, как у африканской лисицы. Я вспомнила, как он, бывало, лежал, растянувшись, в моей песочнице в глубине сада, щурился на солнце с таким видом, будто устроился со всеми удобствами в крошечной, но все равно бесконечной пустыне. Когда мне было восемь лет, я спросила отца, почему у нашего кота такое странное имя. У всех моих друзей котов и кошек звали как-то попроще и понаглядней, скажем, Блэки или Спот.[5]

— Вообще-то, это не его настоящее имя, — серьезно ответил он мне, как будто хотел поделиться со мной какой-то важной тайной. — Он даже и не совсем кот. Это реинкарнация одного древнего ученого. Его настоящее имя — Абу абд-Аллах Мухаммад ибн-Али ибн Мухаммад ибн аль-Араби аль-Хатими аль Т-таа'и. Поэтому мы и зовем его Максом.

Это объяснение мало что мне дало. Но потом всякий раз, когда кот смотрел в мою сторону, мне казалось, что он разглядывает меня сквозь дымку мудрости, благоприобретенной за много веков. Других детей, возможно, такая мысль испугала бы, но меня она привела в восторг. Бывало, я подолгу лежала в саду нос к носу с Максом, пытаясь увидеть, не упразднит ли его мудрость огромную пропасть между нами, существами столь разных видов. Потом я совсем позабыла и этого кота, и само чарующее ощущение волшебства, творящегося прямо на глазах, каких-то таинственных возможностей и надежд, вызванных им в том ребенке, которым я была когда-то.

Вспомнив это чувство теперь, я понимала, что уже давно престала быть той наивной и доверчивой восьмилетней девочкой. Да, я совсем изменилась, но, может быть, тень этой малышки ждала воссоединения со мной под крышей дома моего детства.

— Хорошо, — сказала я, принимая решение. — Едем.

Глава 2

Мы отправились туда на моей машине. В чужих автомобилях, в качестве пассажира, я ездила редко. Если такое случалось, то правой ногой я постоянно пыталась нащупать призрачную педаль тормоза, то и дело сжимала зубы, чтобы не крикнуть: «Осторожней! Сейчас будет красный». Я все время заглядывала в зеркальце заднего вида, наблюдала за другими машинами и краешком глаза старалась предугадать каждое их движение. Пальцы чесались от желания переключить коробку передач или вцепиться в руль. В общем, я вела себя крайне беспокойно.

Итак, мы переехали через реку в Хаммерсмите, покрутились на его забитых транспортом улицах и выбрались на шоссе А-40, ведущее в Уэст-Энд, то и дело обгоняя медленно ползущие семейные колымаги счастливцев, которые решили отдохнуть в выходные на природе. Пробиваясь через тихие улочки на задворках Риджентс-парка, мы вдруг увидели двоих мужчин, которые пытались погрузить верблюда в некое подобие фургона для лошадей. Может, они, наоборот, пытались выгрузить его оттуда, чтоб потом отвести в зоопарк. На морде у этого одногорбого верблюда было написано, что он вот-вот потеряет терпение. Животина крепко уперлась своими широкими раздутыми ступнями в деревянный наклонный трап и, похоже, не собиралась сдвинуться с места, ни туда ни сюда. Не успели мы повернуть за угол на Глостер-Гейт, я глянула в зеркальце заднего вида и увидела, что он как стоял, так и стоит, неподвижный и гордый, как памятник.

Через двадцать минут, с трудом пробившись наконец сквозь плотное движение транспорта в Хэмпстед-Виллидж, мы были уже у дома. Я не видела его с тех пор, как покинула восемнадцатилетней девушкой, исполненной иллюзий о том, что мир, лежащий вокруг в развалинах, добр и благоволит ко мне. С собой я прихватила жалкую сотню фунтов, которые стащила из кабинета матери. Эти деньги, кстати, очень пригодились, пока я не получила в университете стипендию.

— Подожди здесь пару минут, хорошо? — попросила я Ив и оставила ее сидеть в машине.