Жизнь, по слухам, одна! - Татьяна Устинова (2008)

– Да, – Лена несколько раз как будто сама себе кивнула головой. – Анализировать мне в голову не приходило. Но ведь все время притворяться – невыносимо. – Она мельком взглянула на Владика Щербатова и вдруг покраснела. – Я ведь тоже долго притворялась, хотя и не… мальчиком, мальчиком притворяться сложнее. И думала, что от этого с ума сойду, честно.

– Я бы тебя все равно узнал, – буркнул Владик, – еще немного, и узнал бы!

– Ничего бы ты не узнал! Если бы не этот конверт – помнишь, мне конверт принесли, – так бы мы с тобой…

– Да ладно! Чего там мы с тобой! Я бы тебя все равно узнал, и точка!

– Я не поняла, – встряла в перепалку Катя. – Вы сейчас ссоритесь или нет?

– Мы?! – удивился Владик Щербатов. – Мы никогда не ссоримся!

– И все-таки странно, что я ничего не замечала, – повторила Лена задумчиво. – Нет, конечно, я понимала, что все его истерики, когда он нас по углам разгонял, – только для того, чтобы остаться в одиночестве, но я и представить себе не могла, что он в это время в Питер мотался, на свидания к этому своему спонсору бегал. То есть бегала… И романов он никогда не крутил, не крутила то есть!

Глеб перебил:

– Ты же с ним не жила никогда! Ты видела только фасад, а что там, за фасадом, ты и не интересовалась, зачем тебе!

Владик фыркнул и покрутил головой:

– Вообще-то такие штуки только в кино прокатывают, а в жизни нет! Ну, по крайней мере, я так думал! Чтобы баба переоделась мужиком и голову всем морочила, да еще долго морочила! Вот она, должно быть, над нами потешалась, когда одна оставалась! И всё она речи двигала про то, что все бабы дуры, а мужики сволочи, как один! Помнишь, Лен? – И он толкнул бывшую директрису в бок. – А когда этот Генка сдуру окликнул ее тогда, в «Англии», я думал, что у меня умственное расстройство сделалось. Мать честная, думаю, это что ж такое?! Лицо одно и то же, только не мужик, а баба!

– А я однажды в мусорной корзине у него в номере упаковку от противозачаточных таблеток нашла, – подхватила Лена. – Никас, то есть Ася, бумажку важную потеряла, и заставила меня искать. Я все корзины обшарила, как собака на помойке, ей-богу! И нашла эту… упаковку. И хоть бы у меня какое-нибудь подозрение возникло! Нет, ничего такого. Я в руках повертела и выбросила, еще подумала, как это таблетки сюда попали!

– Ну вот, а потом Вадим решил вернуться к жене, Ниночке, – продолжал Глеб Звоницкий. – Помешательство кончилось. И Никасу, то есть Асе, стало ясно, что вместе с помешательством денежки закончатся тоже. Глупо вернуться к жене и продолжать платить даже не любовнице, а какому-то там певцу! И она – или он, как его правильно называть, я не знаю, – решила Ниночку застрелить. – Глеб помолчал. – И вот что ужасно: Вадим же собирался тем вечером к Ниночке! Катя об этом говорила, ей Ниночка хвасталась, что у них было свидание и что вечером муж приедет к ней домой, жизнь налаживается! Она очень спешила, Ниночка-то, чтобы его не пропустить. А он не приехал. Его хозяева вызвали, ну, те самые, на которых он работал и которые его к хлебному месту определили. Это мне менты сказали, которые его из «Англии» со стволом уволокли в отделение. Туда опера подскочили, что занимались убийством на Фонтанке, стали выяснять, где он был той ночью. А у него… – Глеб вздохнул и покосился на Катю, – у него там, в отделении, с сердцем плохо стало. Он на самом деле Ниночку любил и развелся по дурости только оттого, что башку ему снесло! Ну вот, а операм он сказал, что к хозяевам ездил, между прочим, по мою душу. Бумаги возил на наше полиграфическое оборудование. Чтобы, так сказать, они были в курсе! А у них, как у Иосифа Виссарионовича Сталина, жизнь все больше ночная, в потемках… И ослушаться он не мог. Позвонили – он и поехал. Может, если б не поехал…

– Да уж, – задумчиво сказал Владик.

Катя смотрела в огонь.