Среди тысячи слов - Эмма Скотт (2020)

Мы примерили, позируя перед зеркалом с глупыми лицами и смеясь. Выбрав платья, мы обе стали мерить еще жуткие платья с побрякушками, рюшечками и галстуками-бабочками просто веселья ради, и сделали селфи, чтобы отправить Джоселин и Кэролайн. И все это время я ощущала то, что искала. Немного возбуждения от шопинга с подругой в поисках платья для танцев. Но не достаточно. Искры не было. Мои мысли постоянно возвращались к Айзеку. Мне стало интересно, говорил он правду о том, что его не волнует невозможность пойти на бал.

Я гадала, волнует ли его то, что я иду на танцы с Джастином.

«Это не имеет значения, – подумала я. – Я бы не смогла пойти с ним, даже если бы он пригласил меня. Папа бы все испортил».

Кроме того, я не была уверена, что вообще смогу пережить танцы. Мысли о том, что ко мне будет прижиматься парень, Джастин или Айзек… Нарушит мое личное пространство…

Я похолодела и быстро натянула уличную одежду.

– Все в порядке? – сказала Энджи. – Ты побледнела.

– Все в порядке. Мне просто надо что-то съесть.

Мы сели в ресторанном дворике, положили пакеты с платьями на колени и заказали немецкие крендельки с лимонадом. Мы сделали еще несколько селфи и наблюдали за людьми. Смеялись. Я вспомнила, каково это, снова находиться в женской компании. Доверие и безопасность. Я вырезала их из своей жизни, но теперь, благодаря Энджи, я вернула их, и это было приятно. У меня была настоящая подруга.

– Ты уверена, что в порядке? – спросила Энджи. – Ты смотришь на меня так, словно влюблена. Что круто, я часто такое вижу.

– Да, Энджи. Ты раскрыла меня. Я люблю тебя.

Мы смеялись и шутили, но это была правда.

* * *

Вечером в среду хорошее настроение, оставшееся после шопинга с Энджи, отправилось со мной и на репетицию. Я зашла в театр, где уже собралась половина актерского состава. Джастину и некоторым другим ребятам с менее значимыми ролями не нужно было приходить сегодня вечером. Мне почему-то стало от этого легче… пока я не увидела Айзека.

Правая сторона его лица опухла и покрылась синяками. Белый пластырь закрывал скулу.

Сердце защемило. До этого момента до меня доходили только слухи об издевательствах его отца. А еще я помнила один-единственный комментарий Айзека во время прогулки в субботу. Все это казалось расплывчатым и абстрактным, словно происходило в другом месте. А теперь это – свежая болезненная рана и яркий фиолетово-синий синяк под глазом.

«Это реально».

«Это происходит с ним».

«И никто об этом не говорит».

Думаю, актеры-ветераны ОТХ уже все знали. Они знали Айзека намного дольше меня. Но их молчание бесило.

«Неужели всем все равно?»

Но, с другой стороны, Айзек не приветствовал вопросы. Он стоял отдельно от других. Его кожаная куртка прикрывала его, как броня. Его побитое лицо было подобно каменной стене, а ворота были плотно закрыты. Он, скорее всего, не хотел, чтобы кто-либо об этом говорил.

«Но что, если хотел?»

Я помечала себя черными крестами, моей версией «Красной буквы»[29], вот только никто не понимал, что они значат. Возможно, я кричала другим об этом, хоть никогда и не говорила. Айзек спросил. А теперь на его лице виднелись следы издевательств, которые он не мог скрыть.

Я подошла к нему.

– С тобой все в порядке?

– Ага, в порядке.

Он едва шевельнул губами. Но голос был мягким. Благодарным.

– Форды разрешили мне остаться у них, – сказал он. – Я переехал в их свободную спальню.

– Хорошо, – ответила я. – Я рада.

– Это лишь на время.

– Конечно.

Тишина, а потом:

– Не могу спать. Кровать мягкая, дом теплый, и каждый вечер я ем горячий ужин, но, черт возьми, не могу уснуть. Лежу и думаю о папе, одном в том дерьмовом трейлере…

Я кивнула.

– Знаю, о чем ты, – сказала я, а потом слова полились без моего разрешения. Маленькая частичка моего секрета. – Я тоже не могу спать.