Раубриттер - Борис Конофальский (2020)

— Вы видели монаха? — спросил кавалер у Максимилиана.

— Нет, опять дверь была заперта, — отвечал юноша. — Только вот Сыч сказал, что он ночью там был.

— Откуда знаешь? — Волков опять глянул на Сыча, который очень охотно и с большим чувством ел сыр.

— Золу он выбрасывал, и выбрасывал ее после росы, — говорил тот. — Как уже солнце встало, иначе бы ее росой смыло.

— А что с могилой маленькой?

— Могила как могила, малехонькая, детская. А что там с ней не так? — удивлялся Сыч.

— Я думал, ты мне скажешь.

— Нет, про могилу нечего мне сказать.

— Нужно узнать, кто там похоронен. Поездить по окрестным деревням. Спросить, не пропадали ли дети недавно.

— Это можно, — сразу согласился Сыч, — только зачем?

— Узнаем, кто там.

— Ну, узнаем, и что? — говорил Фриц Ламме лениво.

Он своим этим тоном безразличия начинал раздражать Волкова.

Кавалер смотрел на него уже недружелюбно.

— Ты узнай, болван, что за ребенок там похоронен.

— Узнаю, экселенц.

— Да узнай, когда он пропал. Потом спросим у монаха, где он его нашел.

— Так там про каждого похороненного у монаха надобно спросить.

Уж больно их там много. Только вот сыскать его сначала надо.

— Надо. Найти и поговорить с ним было бы неплохо, — задумчиво произнес Волков. — Значит, вы там ничего не выяснили?

— Ничего, экселенц, — отвечал Сыч Волкову, а сам опять смотрел на тарелку с сыром. — А вот кое-какая мысль интересная у меня появилась.

И Волков и Максимилиан с интересом уставились на Сыча. Волков спросил:

— Говори, что за мысль?

— Монах, вроде как, беден, я в щелочку над дверью поглядел, так там нищета. Чашка кривая из глины да ложка деревянная.

— Ну, так и есть, я беднее монаха не видал, — сказал кавалер. — Говорят, он святой человек.

— Вот то-то и оно же! — ухмылялся Сыч. Он даже пальцем погрозил кому-то. — То-то и оно!

— Да не тяни ты!

— Монах, святой человек, сам беднее церковной крысы, а лачугу свою, зачем-то запирает. От кого, зачем? Что он там ховает?

— Может, деньги у него там, — предположил Максимилиан. — Или думаешь, что нет у монаха денег?

— У монаха? У святого, к которому, как говорят, со всей округи люди ходят? Думаю — есть, думаю серебришко у него водится. Людишки таким святым и последнее при нужде принесут.

— Ну, так он и запирает деньги в доме, — говорит юноша.

— И ты бы, что ли, так сделал? — скалится Сыч.

— Ну, а как? — спрашивает Максимилиан.

— А как? — передразнивает его Фриц Ламме и смеется. — Эх, ты, дурень, это от молодости у тебя.

— А как бы ты сделал? — с обидой спрашивает Максимилиан.

— А я бы, — сразу становится серьезным Сыч, — закопал бы их где-нибудь у кладбищенской оградки. Но уж никак не в лачуге.

— Ладно, это понятно, а что запирает монах в своем доме? — спросил Волков. — Что прячет?

— Ну, кабы знать, экселенц, кабы знать, — разводил руками Сыч. — Думаю монаха подловить да напроситься к нему в гости. Вдруг пустит. А как по-другому?

— А так, — сказал Волков спокойно, — как время будет, так поеду туда и дверь ту выбью вместе с замком. Лачуга его на моей земле, если я хочу узнать, что он там прячет — так узнаю.

— О! — тут же согласился Сыч и потянулся за вторым куском сыра. — Можно, конечно, и так. Тоже хороший способ.

— Ладно, быстро ешьте и приводите одежду в порядок, завтра на смотр поедем, что бы были красавцами у меня.

— А когда по-другому было? — ухмылялся Сыч.

— Красавцами, я сказал! — рявкнул Волков. — И что бы кони были чищены!

Сыч и Максимилиан тут же вылези из-за стола, пошли на двор.

Знали оба, что, когда так говорит кавалер, лучше быть от него подальше.

Глава 5