В глубине ноября - Туве Янссон (2018)

— Это не река, это ручей! — завопил Староум. — И в нём полно рыбы!

— Послушай, Староум, — спокойно сказала Мюмла. — Это не река и не ручей. Это маленькая речушка, но раз муми-тролли называли её рекой, значит она река. Я единственная, кто понимает, что это маленькая речка. Зачем вы всё время спорите о том, чего нет и никогда не случалось?

— Чтоб было веселее! — отозвался Староум.

Мюмла все причёсывалась и причёсывалась, расчёска шелестела в волосах, как вода, омывающая песчаный берег, волна за волной, свободно и безразлично.

Староум поднялся и произнёс с достоинством:

— Если ты видишь, что это не ручей, а речушка, по-твоему, обязательно надо об этом рассказать? Зачем ты меня расстраиваешь, ужасное ты дитя?

Мюмла так удивилась, что даже перестала причёсываться.

— Ты мне нравишься, — сказала она. — Я не хотела тебя расстраивать.

— Это хорошо, — сказал Староум. — Тогда не рассказывай больше о том, как всё устроено, и позволь мне верить в приятные вещи.

— Я постараюсь, — пообещала Мюмла.

Староум совсем распереживался. Он отошёл к палатке и закричал:

— Эй, ты, там! Это ручей, или речушка, или река? Есть в ней рыба или нет? Почему всё стало не так, как раньше? И когда ты уже вылезешь и проявишь какой-нибудь интерес?

— Скоро, — буркнул Снусмумрик. Он с беспокойством прислушивался, но Староум ничего больше не сказал.

«Придётся пойти к ним, — думал Снусмумрик. — Ерунда какая-то. Зачем я сюда вернулся, что я тут с ними делаю, они ничего не понимают в музыке».

Он улёгся на спину, перевернулся на живот, поглубже зарылся носом в спальник. Но что бы он ни делал, они лезли к нему в палатку, они не оставляли его — беспокойные глаза Хемуля, плачущая на кровати Филифьонка, хомса, который всё время молчит и смотрит в землю, этот полоумный Староум… Они были повсюду, теснились в его голове, в палатке пахло хемулем. «Придётся выйти, — подумал Снусмумрик. — Думать о них — ещё хуже, чем находиться в их компании. Как всё-таки они не похожи на муми-троллей…» И вдруг, совершенно неожиданно, Снусмумрик затосковал по муми-семейству. Они тоже бывали утомительны. Они любили поговорить. Они были повсюду. Но при них можно было остаться в одиночестве. «Как им это удавалось? — с удивлением подумал Снусмумрик. — Как мне удавалось проводить вместе с ними одно долгое лето за другим и даже не замечать, что они дают мне побыть одному?»

12

Медленно и старательно хомса Киль прочёл: «Невозможно описать словами период смуты и хаоса, который неминуемо должен был последовать за утратой электрического заряда. У нас есть причины предполагать, что этот нуммулит, этот уникальный феномен, который, несмотря ни на что, можно отнести к подцарству простейших, в изрядной степени остановился в своём развитии и переживал период вымирания. Способность к фосфоресцированию была утрачена, и достойное сожаления существо вело отшельническую жизнь в глубоких расщелинах и гротах, могущих предоставить временное укрытие от внешнего мира».

— Ну вот, — прошептал Киль. — Теперь на него любой может напасть, он ведь больше не электрический… Он только съёживается и съёживается и не знает, куда деваться…

Хомса завернулся в сеть и принялся рассказывать. Он отправил существо в долину, в которой жил некий хомса, умеющий поднимать электрические бури. Белые и фиолетовые вспышки озаряли долину, сначала вдалеке, потом всё ближе и ближе…

К Староуму в корзинку не поймалось ни одной рыбёшки. Он заснул на мосту, надвинув шляпу на нос. Рядом валялась Мюмла на коврике, стащенном с изразцовой печи, она смотрела на коричневую бегущую воду.

Возле почтового ящика Хемуль выписывал на фанерке морилкой для дерева, крупными буквами: «Муми-долина».

— Ты это для кого? — спросила Мюмла. — Уж если сюда кто пришёл, он и сам знает, что он здесь.

— Это я не для других, — объяснил Хемуль. — Это я для себя.