Подкидыш - Филиппа Грегори (2013)

Потом откуда-то из-за двери донеслось: «Входите!» — и сопровождавший Луку стражник, настежь распахнув дверь, с силой втолкнул его внутрь. Лука вошел и тут же замер с бешено бьющимся сердцем, ослепленный неожиданно ярким светом — в помещении горели по меньшей мере несколько дюжин восковых свечей. Дверь у него за спиной тихо закрылась, и он, проморгавшись, увидел, что прямо перед ним за столом сидит какой-то человек, склонив голову над ворохом исписанных листов.

Больше в помещении он никого не заметил. Человек за столом был в роскошном бархатном плаще темно-синего цвета, казавшегося почти черным; низко надвинутый капюшон полностью скрывал его лицо. Лука стоял как вкопанный и судорожно сглатывал, пытаясь подавить охвативший его страх. «Что бы ни случилось, — думал он, — я не стану униженно молить этих людей сохранить мне жизнь! Я постараюсь собрать все свое мужество и лицом к лицу встречу то, что меня здесь ожидает, даже самое страшное. Я не стану хныкать, точно девчонка, я не посрамлю ни себя, ни своего стойкого, мужественного отца!»

— Ты, конечно же, хочешь знать, почему ты здесь оказался, что это за место и кто я такой? — спокойно сказал человек, сидевший за столом. — Все это я тебе объясню. Но прежде ты должен дать мне подробный ответ на каждый из тех вопросов, которые я сейчас задам. Ясно?

Лука кивнул.

— Только ни в коем случае не лги. Здесь твоя жизнь буквально висит на волоске, а догадаться, какие именно ответы мне хотелось бы от тебя услышать, ты никак не можешь. Так что имей в виду: лучше отвечать правдиво. С твоей стороны было бы весьма глупо погибнуть из-за собственной лжи.

Лука попытался кивнуть, но не сумел, такая сильная его била дрожь.

— Тебя зовут Лука Веро, ты послушник монастыря Святого Ксаверия и был принят туда в возрасте одиннадцати лет, так? Три года назад ты стал сиротой, ибо родители твои умерли. Тебе тогда было четырнадцать, верно?

— Мои родители не умерли, а пропали, — возразил Лука и с трудом прокашлялся. — Они, возможно, и сейчас еще живы. Они были захвачены оттоманами[1] и проданы в рабство, но убитыми их никто не видел. И никто не знает, где они теперь. Но я надеюсь, что они все же остались в живых.

Инквизитор что-то быстро пометил на лежавшем перед ним листке. Лука следил за концом черного пера, быстро царапавшего по бумаге.

— Значит, ты все еще надеешься, — сказал инквизитор. — Надеешься, что твои родители живы и вернутся к тебе. — И слова эти прозвучали так, словно подобная надежда — либо величайшая глупость, либо полное безумие.

— Да, надеюсь.

— Ты был воспитан святыми братьями, ты поклялся в верности их ордену, и все же ты назвал подделкой — сперва в разговоре со своим духовником, а затем и с настоятелем монастыря — священную реликвию, которую они столь бережно хранят: ноготь распятого Христа.

В монотонном голосе инквизитора явственно звучало обвинение. Лука понимал, что это обвинение — в ереси, учитывая перечисление совершенных им проступков. И отлично знал, что единственное наказание за ересь — смерть.

— Я не имел намерения…

— Почему ты утверждал, что эта драгоценная реликвия — подделка?

Лука старался смотреть то на носки своих сапог, то на темный деревянный пол, то на тяжелый стол, то на оштукатуренные стены — куда угодно, только не в мрачное лицо того, кто тихим голосом задавал ему сейчас эти вопросы.

— Я обязательно попрошу у нашего настоятеля прощения и готов понести любое наказание, — сказал он. — Я вовсе не имел намерения высказывать еретические сомнения. Клянусь Господом, я не еретик. Я не хотел ничего плохого…