Пальцем в небо - Маргарита Ардо (2019)

В пределы моего разума сия данность не вмещалась. Что всё это великолепие — просто дом, в котором просто живут люди. И я теперь… Парк, лужайки, крупные, глядящие факелами в небо цветы имбиря, ананасы, усеянные розовыми, красными, оранжевыми граммофончиками треспезии, горы на горизонте. Всё, будто подкрашенное до высокого уровня яркости в фотошопе. Тут нашему малышу не просто можно будет в земле копаться, но играть в индейцев, партизанов и казаков с целой армией друзей…

В прудике прямо под окнами столовой плавали между лотосами красно-жёлтые рыбины, жирные и, кажется, довольные жизнью.

— Они не кусаются, — продолжил Джек. — Мама говорит, что карпы водились, ещё когда она тут горничной работала в молодости.

— Горничной?! Тут?!

— Ага, а отец строил вон ту колоннаду в саду, за банановыми деревьями, видишь? Он был не только каменщиком, строил всё подряд, они ещё женаты не были, тут и познакомились.

— Но как этот дом стал твоим? Или маминым? И почему на него не претендовала Моника?

Джек пожал плечами.

— Это часть наследства. От сеньоры Эвы Ортис де ла Вега. Помнишь, я говорил? Это она потом пригласила маму в Нью-Йорк работать, и похлопотала за ферму в Лэнгли, когда я связался с плохими парнями.

— Но почему она оставила его тебе?! Это твоя дальняя родственница?

— Нет, у неё была дочь и внучка, но они не общались. Рассорились раз и навсегда давным-давно. Странные люди! Как так можно?! Сеньора Эва была, конечно, старушкой с причудами. Шутила, что оставит имение своему псу, Ниньо, а потом — бац, и оставила всё мне. Сюрприз-сюрприз! Мама работала у неё все последние годы, лет пятнадцать, наверное. Да нет, все двадцать!

— Почему тогда не твоей маме сеньора Эва наследство оставила?

— Сеньора Эва говорила, что мама не разберётся, что со всем этим добром делать, а я, — засмеялся Джек, — оборотистый малый. Говорила, что не промотаю… Ей нравилось, как я лбом стены прошибал. Когда старушка при смерти была, я уже в Оле-Оле допахался до высоких должностей. И квартиру сам купил — ту нашу, кондо. То есть понятно было, что мозги у меня в голове есть. Мама тут репутацию мою вовсю поддерживала — хвасталась сеньоре Эве постоянно, как я получал премии «лучшего сотрудника компании», как Стэнфорд окончил и про всё остальное. Видимо, старушка прониклась. Я вообще маме предлагал работу бросить, но они тут с сеньорой Эвой стали не разлей вода. Мама уже и не экономкой была, а компаньонкой, что ли… Сама сказала, что старушка без неё никуда, и она её досмотрит. С бабушкой моей сеньора Эва в карты рубилась, трубку курила и ром попивала, а мама лучше родной дочери за сеньорой присматривала. Я когда приезжал, уже и к сеньоре Эве, как к родственнице относился. Бабушке трубку новую из Индии, к примеру, везу, и сеньоре. Она радовалась. Я и не думал, что в итоге мне так крупно повезёт!

— Действительно крупно. Скажи, а дочь и внучка не претендовали на наследство?

— Нет.

— Ты их вообще видел?

— Нет. Мама рассказывала, что видела их тысячу лет назад. Говорит, высокомерные особы. Особенно дочь — та просто кичилась своим положением, а потом вроде муж её разорился. И старушка Эва не помогла всё равно — не любила злых и бездельников. И было то, чего простить не могла. Просто морщилась при упоминании о дочери, словно ей перца чили вместо банана подсунули. Хрен его знает, что у них произошло. Мне эти семейные дрязги не нужны. Тем более, что дочь уже от рака умерла. Что там со внучкой, не знаю. Да мне, если честно, плевать. И ты не парься, балерина, — он мне подмигнул.

— Хорошо, любимый, не буду. Дом кажется очень старинным.

— Имение построено ещё испанцами, до того, как остров стал принадлежать США.

— Родовое… Странно, что внучка не стала на всё это претендовать, — я обвела рукой вокруг себя. — Такая роскошь!

— Если за пять лет не опомнилась, вряд ли очнётся, где бы она ни была.

— Интересно было бы на них посмотреть.