Моя сестра - Мишель Адамс (2017)

Это, должно быть, он, мой отец, хотя я не вижу его отчетливо, его лицо скрыто тенью. Я открываю рот, чтобы ответить, и чувствую, как сжимается на моей руке ладонь Элли. Шевелю губами, но слова не выходят наружу. Что я могу сказать? С чего мне начать? Я произвожу звук, больше похожий на скрип.

– Ты здесь, – он говорит это… с теплотой. – Почему бы нам не подать чаю, и мы могли бы… – Элли не дает ему закончить фразу, он делает шаг назад, когда она резко поворачивается к нему лицом.

– Она устала после дороги, – утверждает она. Берет меня за руку и тянет прочь, а по всему моему телу резко, как трещина по льду, проходит дрожь. Элли ни на миг не сводит с него глаз. Я опускаю глаза, когда она уводит меня, ее хватка крепка, а я украдкой бросаю взгляды по сторонам. Я промолчала, несмотря на отчаянное желание спросить его: «Почему? Почему вы отдали меня?»

– Позволь показать тебе твою комнату.

– Да. Возможно, так будет лучше, – говорит он нам вслед, спустившись на пару ступенек. – Мы можем поговорить, когда ты отдохнешь.

Мне кажется, мое сердце остановилось, и я не могу раскрыть рта. Я глотаю воздух, но он не доходит до легких. Он и в самом деле хочет поговорить со мной?

Элли втягивает меня на кухню и закрывает за нами дверь. Здесь светлее, воздух кажется чище, не такой застоявшийся, как в прихожей. Я продолжаю думать об отце, но когда обращаю внимание на голые окна и замысловатый узор мозаики на полу, меня накрывает воспоминание. Появляется из ниоткуда, словно оплеуха. От падения меня, пошатнувшуюся, спасает разве что хватка Элли. Я вижу себя маленьким ребенком, я перетаскиваю свое хиленькое хромое тельце по черно-белому полу, смеюсь, а кто-то сзади окликает меня: «Молодец!». Голос женский. «Сильные руки», – думаю я. У меня всегда были сильные руки. Они должны быть сильными, потому что я не могла ходить. Я помню ощущение холодного пола под собой, кроме одной плитки рядом с раковиной, там ощущалось тепло от трубы с горячей водой. Это действительно так? Возможно ли, что у меня сохранились воспоминания об этом месте?

Элли тянет меня дальше, закрывая собой обзор. Я оглядываюсь, перед тем как зайти в следующую дверь, но воспоминание, если это было оно, уже пропало. Резко дергая мою руку, она проводит меня по лабиринту коридоров, которые извиваются по дому, как рваная сеть туннелей, становясь все темнее и у́же, пока мы не приходим к лестнице. Горло першит от пыли. Мы как будто ступили на неиспользуемую половину старого замка, территорию для работников и слуг. Я даже слышу бойлер. Эта лестница, в отличие от лестницы в прихожей, маленькая, прямая, прилегает к стене. Здесь почти нет украшений: на стенах нет ни портретов, ни картин, ни причудливых фамильных ценностей.

Поднимаемся по ступенькам, покрытым темно-красным ковром, ощущение, что он в этом доме с момента постройки. Потолок украшен завитками восхитительной лепнины, филигранная работа. Все очень старое, практически антикварное, и словно не использовалось много лет. Это так не похоже на мой дом в Лондоне, где я сделала все, что могла, чтобы убрать даже намек на индивидуальность. Мы попадаем на лестничную площадку, освещенную таким же тусклым светом, как в прихожей. Несколько филенчатых дверей с элегантными коваными ручками, плюс тупиковый коридор глубиной не более метра. В нем стоит высокий комод с редкими полками, весь в фотографиях. Я наклоняюсь, чтобы рассмотреть, но Элли встает у меня на пути.