Потерянные души - Дин Кунц (2010)

Но прекрасное тут же исчезло, и Намми понял, что перед ним вовсе не ангел. Не-ангел схватил женщину в пижаме и оторвал ей голову. Из открытого рта не-ангела вырвался поток чего-то серебристого и поблескивающего и влился в открытую шею женщины, словно внутри она была пустой, и эта серебристая рвота наполняла ее. Намми не видел, что произошло с головой женщины, она просто исчезла, и он не видел, как не-ангел и женщина из двоих превратились в одного, но это произошло. Из двух-в-одном выдвинулось что-то вращающееся и серебристое, похожее на штопор, вонзилось в мужчину в семейных трусах, и мужчина раздулся, будто собирался взорваться. Потом штопор начал вращаться в обратном направлении, и мужчина в семейных трусах сжался: его содержимое, казалось, перекачивалось в двух-в-одном, потом мужчина исчез совсем, и двое-в-одном превратились в трое-в-одном.

Трое-в-одном не сверкал и не серебрился, стал серым и ужасным, с ярко-красными прожилками. Намми видел части трех людей, соединенные между собой так, как в реальной жизни они никогда не соединялись, но четкой картинки Намми разглядеть не мог. Потому что части эти пребывали в непрерывном движении, как вещи в сушилке за маленьким, круглым окошком, да только здесь не было ни сушилки, ни окошка, ни вещей, просто части человеческих тел выпучивались из большой серой массы, и ярко-красное темнело, темнело, становилось бордовым, а человеческие части быстро обесцвечивались.

Намми и сам не заметил, как вжался спиной в прутья решетки, а потом перекошенное лицо мистера Лисса появилось перед его лицом, обдав вонью гнилых помидоров. «Дай сюда!» – рука мистера Лисса нырнула в карман Намми, вытащила желтую трубку, которую он сунул туда чуть раньше. И пока мистер Лисс откручивал крышку, Намми вспомнил, где эта трубка лежала раньше, и его опять чуть не вырвало. Мистер Лисс оставил две стальных палочки себе, а четыре пытался сунуть Намми. «Только не урони их, они могут нам понадобиться». Но Намми не хотел брать то, что появилось из задницы мистера Лисса. Тогда черные зубы выплюнули в лицо Намми: «Я не собираюсь умирать. Хочешь умирать – твое дело, а я не собираюсь». И каким-то образом четыре отмычки оказались зажатыми в кулаке Намми, их необычные концы торчали, как маленькие шипы и цветки.

В соседней камере что-то по-прежнему происходило, но Намми смотреть туда больше не хотел. Он увидел так много странного и за столь короткий промежуток времени, что уже не мог понять, что видит, что все это значит, не знал, как он должен относиться к тому, что увидел. Он боялся, он так боялся, что у него крутило желудок, он так жалел бедных людей, с которыми все это происходило. Он не смотрел в соседнюю камеру, он сосредоточился на мистере Лиссе, открывающем замок, и он мог слышать этих спокойных людей, которые пытались быть услышанными, но они по-прежнему не могли кричать, их крики напоминали писк маленьких животных, которым сжимали горло. И таких стонов Намми раньше никогда не слышал. Он не хотел их слушать, такими они были ужасными, стонами не боли, а страха, от этих стонов кости Намми, казалось, становились мягкими, и ноги больше не держали его. Были и другие звуки, чавкающие звуки, что-то текло, что-то булькало, и желудок Намми крутило все сильнее.

Он не смотрел, и, чтобы не слушать, это получалось не очень, заговорил с мистером Лиссом, чтобы, если уж слышать, то что-то другое, просил и просил мистера Лисса поторопиться. Мистер Лисс не назвал его идиотом, или болваном, или глупцом, не сказал, что сжует его глаза, он что-то бормотал замку, который открывал, бормотал и скалился на него, и, в конце концов, похоже, напугал дверь до такой степени, что она открылась.