Человек среди людей - Яков Коломинский (1973)

Очень охотно этими словами пользуются писатели для характеристики героев, преимущественно положительных. Но хороший писатель никогда такой характеристикой не ограничивается, и мало-помалу по ходу повествования становится ясно, что герой обладает такими-то и такими-то вполне реальными и ценными качествами, которых вполне достаточно для «привлечения сердец». Федор Михайлович Достоевский пишет об Алексее Карамазове, что дар «возбуждать к себе особенную любовь он заключал в себе, так сказать, в самой природе, безыскусственно и непосредственно». А потом мы узнаем, что школьник Алеша был «ровен и ясен», «никогда не хотел выставляться», «обиды никогда не помнил», «всегда стоял по учению из лучших, но никогда не был отмечен первым…». Потом мы увидим, что все эти качества характера и особенности поведения как раз и способствуют повышению статуса ребенка в среде сверстников.

Интересную попытку проникнуть в тайны ребячьего общества предпринял ІОрий Нагибин в своих поразительно достоверных рассказах о детстве.

Дачная компания дружно презирает пятилетнего Шурика. Основания? О, их, кажется, больше чем достаточно. Во-первых, «он был до омерзения похож на девочку. Мало того, это ничтожество, маменькин сынок не стеснялся при всех проситься на горшок».

Далее, «он был избалован и затискан родителями, тетушками, бабушками да и вообще всеми взрослыми людьми, что углубляло наше к нему отвращение, сдобренное ревностью».

Взрослые, как это, к сожалению, часто бывает и в детском саду и в школе, углубляли психологическую изоляцию мальчика еще и тем, что постоянно ставили его в пример остальным детям. А ведь и они уже великолепно ощущают справедливость горького афоризма Франсуа де Ларошфуко: «Мы порою восхваляем доблести одного человека, чтобы унизить другого».

«Шурик такой красивый, такой ласковый, такой воспитанный!.. Шурик никогда не ворует яблок, не прыгает из окон, не перемахивает через заборы… не дерется и не бьет девочек, не рвет одежды, не теряет сандалий… Словом, этот мальчик, наделенный всеми достоинствами, был нам вечно живым укором, и дачная ватага воздавала ему сполна за все унижения».

Вокруг мальчика, возникла такая атмосфера, что даже его достоинства воспринимались как недостатки, и те, кто в душе ему сочувствовал, продолжали изводить Шурика. Они «принадлежали ватаге и невольно подчинялись ее неписаным законам». В конце концов Шурик отстал от компании. И здесь произошло нечто поразительное, наводящее на всякие грустные размышления и опасные выводы: ватага распалась!

«Моим приятелям, — рассказывает Юрий Нагибин, — стало чего-то не хватать. Изгой был необходим, чтобы остальные, сознавая свое превосходство, взаимно прощали друг другу все недостатки». А обобщать-то здесь, думать, что во всякой группе должен быть «изгой», как раз нельзя. Все дело в том, как и для чего возникла группа, что здесь сплачивает людей. И об этом мы, взрослые, должны постоянно помнить…

В другом рассказе Юрий Нагибин рисует мальчика, который стоял на самой вершине социально-психологической пирамиды, атамана Леньку. «Он был прирожденным вожаком, атаманом, от которого сладко выдержать даже несправедливость. Он знал, чего хотел, не колеблясь брал на себя ответственность, плевал на чужие мнения, не боялся риска, принимал жестокие законы охоты. Я же принадлежал к той подавляющей части человечества, что никогда не знает, чего хочет, ни в коем случае не берет на себя ответственности, вечно испытывает потребность в самооправдании, страшится риска, избегает охотничьих путей, — и я знал свое место».

Откуда же такое стойкое убеждение в существовании «чего-то», что автоматически обеспечивает человеку определенное положение? Я думаю, все дело в одной психологической иллюзии.